Злое железо

– Ты сегодня на базаре нормально играл, пацанам понравилось, хотя кое-кто немного обиделся… Да и богун слушал, а это, знаешь, дорогого стоит. Богун мог тебя запросто по асфальту размазать, а он выслушал. Правда, рассказывают, расстроился отчего-то, но к тебе претензий никаких нет. Так что ты, музыкант, не очень выдрючивайся, но и не боись. Никто тебя здесь не тронет. А пока отдыхайте. Артур, обслужи людей, не видишь, проголодались!

Чернявый буфетчик с королевским именем кивнул, скрылся в исходящих мясным паром глубинах «Ниссана» и вскоре вынырнул оттуда, нагруженный подносом, на котором красовался наш ужин.

Спиртного нам не предложили. Видимо, не полагалось. Или не заработали.

Позже я узнал, что спиртное употребляли здесь либо люди, доказавшие свою устойчивость к этому самому спиртному – в смысле, что не сопьются, – либо те, на кого общество правильных братанов махнуло рукой. Неуважаемые, значит. Неконкретные.

Меня, стало быть, пока ни к тем, ни к другим не причислили. А Люту, похоже, воспринимали только вместе со мной, и ее, как ни странно, это вполне устраивало. Меня, к моему собственному удивлению, тоже. Эх, нет у меня настоящего самолюбия. А все проклятое чувство вины, откуда же оно у меня взялось?

После еды меня неодолимо потянуло в сон. За соседним столиком Костя с Гинчей негромко о чем-то толковали. Люта, похоже, слегка задремала – устала девочка, подумал я, чувствуя ее легкое плечо, день-то вон какой длинный выдался… В динамиках над стойкой тихонько булькало, словно похлебка на медленном огне. Музыка была никакая, поэтому не мешала дремать и мечтать о теплом ночлеге. В сарае нашего хозяина-пенсионера, надо сказать, было довольно прохладно. Да и подморозило к ночи.

– О чем задумался, музыкант? – вывел меня из дремы голос Гинчи. – Давай сбацай чего-нито и иди отдыхать. Вон и братва подтянулась, послушать хотят.

Действительно, пока я дремал, зал наполнился тихо гудящими братками и их подружками. Подружек, впрочем, было немного, видимо, для культурного отдыха существовали другие, более шумные места и другие женщины, а здесь братва просто заканчивала трудовой день вместе с боевыми подругами. Все как у нормальных людей…

Я встрепенулся и вопросительно посмотрел на Костю, тот кивнул – дескать, только не перестарайтесь, господа музыканты. Я осторожно размотал гитару – не хотелось будить свою айму (откуда я, интересно, знаю, что Люта именно моя айма?). Но девушка так и не проснулась, только отстранилась слегка, чтобы не мешать.

Музыкальное бульканье над стойкой прекратилось, теперь слышался только грубоголосый, понемногу спадающий гомон да деликатное шарканье ног, обутых в тяжелые «Гриндера» и «Камелоты».

Я вздохнул, попробовал звук и начал, уже понимая, что сейчас сыграю дорогу. Дорогу туда и обратно. Дорогу-кольцо, потому что жизнь наша в этой странной России только началась…

Ни в тот день, ни в тот час
Ворон вслед нам не кричал,
Когда в далекий путь ушли мы,
Не простясь…

Ни в тот день, ни в тот час

Ветер в окна не стучал,
Когда в края чужие
Мы ушли…

И совсем, совсем устал нас ждать

Дом над берегом крутым,
Только ветер молодость и даль
Над дорогой в пыль крутил…

Ни в тот день, ни в тот час,

И никто не отвечал,
Когда спросили мы,
Ты где,
Дом родной?

Ни в тот день, ни в тот час,

Что ж никто не отвечал,
Когда спросили мы
Где дом наш
Родной?

Знать, совсем, совсем устал нас ждать

Дом над берегом крутым,
Только ветер за спиною даль
В пыль дорожную крутил…

Ни в тот день, ни в тот час,

И никто нас не встречал,
Когда в края родные
Мы пришли…

Ни в тот день, ни в тот час,

Что ж никто не вспомнил нас,
Когда в края родные
Мы пришли?

Что ж совсем, совсем устал нас ждать

Дом над берегом крутым,
Только ветер, ветер, как и встарь,
За плечами жизнь крутил…

Ни в тот день,

Ни в тот час…[9]

…Разворачивалось сияющее пространство дороги, скручивая за спиной дни, свистели покрышки по прелым листьям, по чьим-то уже ненужным судьбам, и надо бы свернуть, да скользко, того и гляди сорвешься на повороте и тебя самого, как железный лист, закрутит за чьей-то спиной…