Злой

Он повернулся и пошёл в свой кабинет. Анеля протянула вперёд широкие сильные ладони. Закрыла глаза и представила себе, что тут, возле неё, стоит Олимпия Шувар, а она, Анеля, медленно, но плотно закрывает дверь в ванную, а потом долго, с наслаждением душит красивую женщину, сдавливает изо всех сил её высокую белую шею, сворачивает ей голову и пренебрежительным движением швыряет в угол — мягкую, омерзительную. Теперь, когда Филипп Меринос добился желаемого, единственным чувством Анели стала ненависть, а единственной мечтой — несчастливая судьба этой пары. Она открыла глаза, со злостью плюнула на середину ванной комнаты и положила деньги в чёрную потрёпанную сумку с металлическим замком. Потом позвала Крушину и вышла на лестницу.

На третьей площадке лестницы Анеля встретила низенького пана в котелке и с зонтиком в руках. Он медленно поднимался наверх. «А этот карлик причём?» — подозрительно подумала она, но тут же вспомнила, каким тоном разговаривал с ней Меринос, и пошла дальше.

«Где я видел эту женщину? — пытался вспомнить пан в котелке, окидывая Анелю незаметным, но внимательным взглядом. — А! Знаю. Да это же бывшая “Королева Секерок”!.. Неплохое начало».

Крушина и Зильберштейн вошли в кабинет. Меринос сидел за письменным столом.

— Есть билеты, Лёва? — спросил он.

— Есть, — Лёва вынул из кармана пакет и положил на стол.

— А как там дела?

— Порядок. Пацюк действует, мастерские работают. Я передал, пан председатель, то, что вы говорили. Да, ещё… нашли в конторе избитого до потери сознания Китвашевского, но он утверждает, что был пьян в стельку и упал на станок.

— А кто же его так угостил? — спросил Меринос.

— Я, — неохотно буркнул Крушина, — совсем забыл вам сказать. Он вывел меня, проклятый, из равновесия, ну я и врезал ему.

— Да стоит ли об этом говорить? — серьёзно сказал Меринос. — Всё это мелочи. — Он встал из-за стола и вышел на средину комнаты.

— Ребята, — приветливо сказал Меринос, — нас осталось только трое. Ничего не поделаешь. Но этот случай с матчем мы не должны упустить.

— Правда, — неуверенно отозвался Зильберштейн, — но на этой тысяче штук, — он показал на пакет, лежащий на столе, — не разбогатеешь.

— Ясно, — серьёзным тоном сказал Меринос, — но не о том речь. Важно, что мы сейчас остались втроём.

— Не понимаю, — удивился Крушина.

— А я понимаю, — усмехнулся Лёва, — на каждого из нас придётся большая часть — вы это имели в виду, пан председатель?

— Да, — задумчиво подтвердил Меринос, — весь куш мы разделим на три равные части.

— Что мне с того, — меланхолично покачал головой Зильберштейн, — если дома меня уже ждёт милиция. Вчесняк, наверное, рассказал обо всём, клубок распутали по ниточке и добрались до Зильберштейна. — Лёва вытер рукавом бледный вспотевший лоб; на его лице лежали зеленовато-землистые тени, как после тяжёлой болезни.

— Лёва, — криво усмехнулся Меринос, — странно, но я за тебя спокоен: знаю, что ты всё равно выкрутишься. Особенно, если завтра вечером получишь двести тысяч злотых.

— Что-то не видно этих двухсот тысяч, — заметил с насмешливой улыбкой Зильберштейн.

— Так оно и есть, пан председатель, — вежливо, но довольно тупо сказал Крушина; такую тупость часто называют здравым смыслом. — Я тоже их не вижу. Где этот куш? Как его урвать?

Меринос подошёл к письменному столу, распечатал конверт, вынул из него и бережно расправил на столе один билет; узенькая розово-бронзовая полоска жёсткой бумаги лежала ровно, как ценный документ. Потом Меринос вынул из ящика стола пачку пятидесятизлотовых банкнотов в банковской бандероли с чёрной, грубо напечатанной цифрой 100 и подчёркнуто осторожным движением положил пачку возле билета. Лёва и Крушина с минуту молча рассматривали эти лежащие рядом элементы пока ещё не известной им комбинации.

— Роберт, — медленно вымолвил Меринос, глядя на часы, — сейчас двенадцать часов. Поедешь на Сталевскую, к тому, кто подделал нам бланки поручений. Ты его помнишь?

— Помню, — сказал Крушина, — его фамилия Цепурский.

— Да, — кивнул Меринос, — пусть будет Цепурский. Скажешь ему очень просто: «Уважаемый пан Цепурский, вы человек интеллигентный и знаете, как важно сегодня иметь в кармане несколько злотых». Потом отдашь ему этот билет со словами: «Вот образец», а затем покажешь издалека пачку денег: «А вот двадцать тысяч злотых наличными. Так вот, если вы к завтрашнему утру напечатаете тридцать тысяч таких билетов, то эти двадцать кусков будут ваши».

Цепурский начнёт говорить, что сделать это не так-то просто, что ты слишком поздно пришёл, что осталось мало времени на подготовку афёры, что, мол, там клише, водяные знаки, бумага, что это подделка. Тогда ты ему скажешь: «Цепурский, я обманул вас. У меня в руках не двадцать, а сорок кусков. Они все достанутся вам. А как вы устроитесь с типографией, водяными знаками и клише — это уж ваше дело. Даю вам на все шестнадцать часов. Больше трёх тысяч злотых в час — разве плохая плата? Ну так как, соглашаетесь?» Гарантирую вам, ребята, что согласится.