Злой рок. Политика катастроф

Я пишу эти строки в августе 2020 года. Суть проблем сейчас прежде всего в одном: в том, насколько сильно боится Китая весь остальной мир, — или насколько сильно его можно убедить Китая бояться. Пока европейцы полагают, что Вторую холодную войну развязал Дональд Трамп, они будут сохранять нейтралитет, как и прежде. Однако такой взгляд придает слишком много значения тому, как изменилась с 2016 года внешняя политика США, и недооценивает те изменения, которые произошли во внешней политике Китая четырьмя годами ранее, когда Си Цзиньпин стал генеральным секретарем КПК. В будущем историки поймут, что упадок и разрушение «Кимерики» началось после мирового финансового кризиса, когда новый лидер решил, что Китаю уже незачем скрывать свои возможности и держаться в тени, как заповедал Дэн Сяопин. В 2016 году Средняя Америка голосовала за Трампа отчасти из-за асимметричных издержек на вовлечение в упомянутый проект и на его экономическое последствие — глобализацию. Мало того что экономически от «Кимерики» выиграл прежде всего Китай. Так еще и затраты в несоизмеримо большей степени легли на плечи обычных американских трудящихся, ведь в Поднебесную переместилось множество рабочих мест. И теперь те же американцы увидели, что избранные ими лидеры из Вашингтона стали повитухами при рождении новой стратегической сверхдержавы — претендента на мировое господство, экономически более сильного, чем Советский Союз, и потому еще более грозного.

Я утверждал, что эта новая холодная война и неизбежна, и желательна — не в последнюю очередь потому, что она вывела США из спокойного самодовольства и заставила всерьез озаботиться тем, чтобы не уступить Китаю лидерство в области искусственного интеллекта, квантовых вычислений и других стратегически важных технологий. Но все же многие, особенно в академических кругах, по-прежнему отвергают саму мысль о том, что стоит научиться не волноваться и полюбить Вторую холодную войну. На июльской конференции «Мировой порядок после COVID-19», устроенной Центром глобальных отношений имени Киссинджера при Университете Джона Хопкинса, почти все выступавшие говорили об опасностях новой холодной войны. Эрик Шмидт, бывший председатель совета директоров Google, ратовал за модель «соперничества-партнерства», или «соконкуренции», — примерно так, как это делали много лет Samsung и Apple. С ним согласился и Грэм Аллисон, вспомнив в качестве примера о «заклятых друзьях» XI века — империи Сун и государства Ляо на северной границе Китая. Аллисон уверял, что пандемия «совершенно ясно показала, что невозможно однозначно назвать Китай врагом или другом. Возможно, соперничество-партнерство может показаться чем-то сложным, но ведь и сама жизнь сложна». «Установление продуктивных и предсказуемых отношений между США и Китаем, — писал Джон Липски, бывший сотрудник МВФ, — это обязательно условие для укрепления учреждений глобального руководства». Последняя холодная война накрыла мир «тенью мирового холокоста на долгие десятилетия, — отмечал Джеймс Стейнберг, бывший заместитель госсекретаря США. — Но как создать контекст, способный ограничить соперничество и освободить пространство для сотрудничества?» Элизабет Экономи из Гуверовского института дала свой ответ: «США и Китай могли бы… вместе решать глобальную проблему» (речь шла об изменении климата). Том Райт из Брукингского института высказался в похожем ключе: «Если думать лишь о соперничестве сверхдержав и игнорировать необходимость сотрудничества — то так Соединенным Штатам не добиться устойчивого стратегического преимущества над Китаем»[1527].