Злой рок. Политика катастроф

Все эти разговоры о «кооперенции» могли бы показаться в высшей степени разумными, пусть и раздражающими с лингвистической точки зрения, если бы не одно но. Коммунистическая партия Китая — это не Samsung и уж тем более не государство Ляо. В наши дни — как и во времена Первой холодной войны (особенно после 1968 года), когда ученые, как правило, вели себя словно кроткие голуби, а не воинственные ястребы, — сторонники «соперничества-партнерства» упускают из виду, что китайцам, может быть, совсем не хочется быть нашими «заклятыми друзьями». Китайцы прекрасно понимают, что идет холодная война, — ведь именно они ее и начали. В 2019 году, впервые заговорив о Второй холодной войне на конференциях, я поразился тому, что мне не возразил ни один из китайских делегатов. В сентябре я спросил одного из них, главу крупной международной организации, почему он промолчал. «Потому что я с вами согласен!» — с улыбкой ответил он. Когда меня пригласили прочесть курс лекций в пекинском Университете Цинхуа, я видел своими глазами, какой идеологический поворот совершил Китай при Си Цзиньпине. Академики, изучающие запретные темы — скажем, «культурную революцию», — становятся фигурантами расследований, и это еще цветочки. Те, кто надеется возродить «взаимодействие» с Китаем, недооценивают Ван Хунина, влиятельнейшего советника Си Цзиньпина. С 2017 года Ван Хунин является членом Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, высшего органа власти в Китае. В августе 1988 года он полгода провел в США как приглашенный профессор, побывав в тридцати городах и почти двадцати университетах. Его отчет об этой поездке, опубликованный в 1991 году под названием «Америка против Америки», — это резкая и местами уничтожающая критика американской демократии, капитализма и культуры. В третьей главе много говорится о расовой сегрегации.

Для Бена Томпсона, автора Stratechery — новостного бюллетеня для широкой публики, — события 2019 и 2020 годов стали откровением. Прежде он преуменьшал политические и идеологические мотивы китайского правительства, но в 2019-м записался в ряды новобранцев холодной войны. Он стал утверждать, что Китай воспринимает роль технологий совершенно иначе, чем Запад, и совершенно явно намерен экспортировать свои антилиберальные воззрения в остальной мир[1528]. Когда в августе 2020 года Трамп предложил запретить TikTok, глуповатое приложение для музыкальных видео, которым владеют китайцы, Томпсон был склонен с ним согласиться. «Если Китай перейдет в наступление на либерализм не только в своих, но и в наших границах, — писал он в июле 2020 года, — то в интересах либерализма расправиться с переносчиком инфекции, сумевшим прижиться именно потому, что он блестяще разработан и дает людям то, чего они хотят»[1529]. Половина американских подростков предоставляет личные данные китайскому приложению — и вы считаете, что это не опасно? Тогда подумайте о том, как Коммунистическая партия использует искусственный интеллект для создания полицейского государства, по сравнению с которым Большой брат Оруэлла кажется совсем примитивным. (Мы еще увидим, что идеальная тюрьма, к которой стремится Си Цзиньпин, на самом деле больше похожа на антиутопию, которую в 1920-х годах изобразил в романе «Мы» Евгений Замятин.) По словам Росса Андерсена[1530], «в ближайшем будущем любого, кто придет в общественное место [в Китае], смогут мгновенно идентифицировать: искусственный интеллект сопоставит человека с кучей его личных данных, включая каждое текстовое сообщение и уникальную схему белкового строения тела. Со временем алгоритмы смогут связать воедино из широкого спектра источников разные виды данных — записи о поездках, информацию о друзьях и знакомых, читательских привычках, покупках, — чтобы предсказать политическое сопротивление до того, как оно произойдет»[1531]. Многие из заметных китайских стартапов в сфере изучения искусственного интеллекта выступают в роли «добровольных торговых партнеров» Коммунистической партии, что само по себе достаточно плохо. Но гораздо сильнее, как говорит Андерсен, тревожит то, что вся эта технология предназначена в том числе для экспорта и среди стран-покупателей — Боливия, Венесуэла, Замбия, Зимбабве, Кения, Маврикий, Малайзия, Монголия, Сербия, Уганда, Шри-Ланка, Эквадор и Эфиопия.