Злой рок. Политика катастроф

Вселенная — это темный лес. Каждая цивилизация — вооруженный до зубов охотник, призраком скользящий между деревьев… старающийся ступать бесшумно… Охотнику есть чего опасаться: лес полон других невидимых охотников, таких же, как он. Если он встретит жизнь — другого охотника, ангела или черта, новорожденного младенца или старую развалину, фею или полубога, — у него лишь один выход: открыть огонь и уничтожить. В этом лесу другие люди — ад. Любая жизнь представляет собой смертельную угрозу для всех остальных и будет уничтожена при первой возможности[1543][1544].

Генри Киссинджера часто считают — и, на мой взгляд, совершенно напрасно, — непревзойденным гением американской Realpolitik. Но то, о чем тут говорилось, — это нечто гораздо более жестокое, чем реальная политика. Это межгалактический дарвинизм. Не от нас зависит, ведем ли мы холодную войну с Китаем, — потому что Китай уже объявил нам холодную войну. Мы не просто в ее предгорьях — эти предгорья еще и укрыты непроходимым темным лесом, высаженным Китаем. И нам следует думать лишь об одном — и это лучший аргумент в пользу холодной войны, — о том, сможем ли мы, оказавшись в этой тьме, не оступиться и не начать войну горячую. Ведь если мы не сможем — если мы споткнемся на этом пути, — нас может ждать катастрофа, по своим последствиям намного более страшная, чем наихудший сценарий, уготованный пандемией COVID-19.

Заключение Грядущие потрясения

— Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным, — сказал Мустафа.

— Пусть так, — с вызовом ответил Дикарь. — Да, я требую.

Олдос Хаксли. «О дивный новый мир!»[1545]

Что меня не убивает

«Возможно ли… чтобы целые страны оказались опустошенными, целые народы — стертыми с лица земли стихийными бедствиями? Огромным городам Америки, плодородным равнинам Индостана, многолюдному Китаю грозило полное опустошение. Там, где недавно ради выгоды или удовольствия собиралось множество людей, теперь раздавались лишь горестные вопли. Воздух был отравлен, каждое человеческое существо вдыхало смерть — даже юное и здоровое, полное надежд»[1546].

Эти слова принадлежат герою романа Мэри Шелли «Последний человек». Ближе к концу книги он, стоя в одиночестве на морском берегу, осознает, что единственный выжил в катастрофической пандемии. Действие книги разворачивается в конце XXI века; новая Черная смерть, сопровождаемая стихийными катаклизмами, междоусобицами, всплесками религиозного фанатизма, приходит из Стамбула и уничтожает человеческий род. Вот уже примерно две сотни лет — от новаторского романа Шелли до фэнтезийной антиутопии Маргарет Этвуд «Беззумный Аддам» — именно в таком ключе писатели воображают конец человечества. Когда-то мы читали эти книги не как пророчества, а как научную фантастику. На фоне настоящей пандемии они, как и фильмы на подобную тематику, наводили леденящий кровь страх — но этим же и привлекали. Вряд ли только я в 2020 году запоздало приобрел книгу Эмили Сент-Джон Мандел «Станция Одиннадцать», написанную в жанре «эпидемий», на который прежде не обращал особого внимания. А собираясь перебраться из города в сельскую местность, я с тревогой вспоминал «Маску Красной смерти» Эдгара Аллана По и тоже вряд ли был в этом одинок.