Злоключения на острове Невезения

– От неё уже пришло послание, – добавил Тимофей. – Вот, пишет, что переслала тому блогеру, который слёзы аристократического потомка опубликовал. Получай, фашист, гранату! Только, я думаю, этого мало. Если не возражаете, я бы это письмо ещё одному деятелю переслал, который из конкурирующей дворянской организации. А также какому-нибудь пролетарскому изданию. И в «Новогорский вестник», который пасквиль напечатал. И Ангелине.

Посыпались публикации. Но удивительно, что статьи в дворянском и пролетарском издании, совсем разные по тексту, имели в названии одинаковое начало: «Когда Адам пахал, а Ева пряла…» А далее в первом «…где был тогда сапожник?», а во втором – «…где был тогда дворянин?».

Осень. «Процесс о трёх миллионах»

Проснулась Марья Кузьминична от постороннего звука. Скрип какой-то… или шелест? Сумрачно. Глянула на часы. Ого, без десяти девять! Опять звук. Это порывом ветра бросает на оконное стекло струйки дождя. Встала, накинула тёплый халат. Отдёрнула занавеску. Да, кончается связь с миром. Если дождь будет лить ещё пару дней, пороги затопит.

Выгребла золу, затопила печку, поставила чайник. Ох, знать бы, что дождь пойдёт, с вечера бы родниковой воды принесла! Теперь придётся под дождём за водой спускаться.

О чём там Зимин думает? Они вторую неделю в кардиологическом центре. Нину прооперировали, и вроде бы всё идёт на поправку. Ему бы вернуться, но не оставит он её одну! Навещать некому, а Нина без поддержки сразу падает духом. Позвонила:

– Соседушка, у вас там что, не каплет?

– Льёт. Что, перекрыло уже?

– Нет, но день-два – и мы на острове. Не думаешь возвращаться?

– Нет, Кузьминична, придётся остаться до зимы.

– А жить где?

– Ну, я у сестры перекантуюсь. А Нину после больницы в санаторий определят, в реабилитационное отделение.

– Договорился?

– Сунул.

– О-хо-хо, дело житейское. Знаешь, тебе бы самому с ней, хоть дней на десять. Посчитай, сколько не хватает, я вышлю.

– Да… десяточку. Нина бы обрадовалась. Тебе не внапряг?

– Сегодня в Ссёлки пойду и отправлю. Номер карты сбрось.

Поёжилась, идти не хотелось. Вроде, и продуктами запаслась, и книг в сельской библиотеке набрала. Подумала и позвонила в магазин продавщице Свете. Та отнеслась с пониманием:

– Никаких проблем, тётя Маша. И месяц подожду, и два. Может, больше послать? Чтобы им не впритык тратить? Давайте номер, сейчас переведу.

Договорились на двадцать. Включила телевизор, областной канал, погоду посмотреть. Передавали криминальные новости. Вчера четверо неизвестных грабителей в балаклавах ворвались в облкомбанк, убили охранника, ранили кассиршу и похитили 18 с чем-то миллионов рублей. Бедняга, подумала. Нашёл непыльную и денежную работу. Дома родители, жена, дети. Вот горе-то! Стоит его жизнь этих денег?

Решила сварить суп. Но воды в баке на донышке. Всё-таки придётся выйти!

Собиралась как в поход. Поверх куртки – дождевик с капюшоном, на ноги – резиновые сапоги с меховыми вкладками. Этим летом мужики через брёх с матюгами всё-таки сделали перила. Не везде, но в особо опасных местах. Шла, хватаясь за них, и приговаривала: молодцы!

У родника кто-то сидел на корточках. Парень. Явно незнакомый.

– Ты откуда здесь, мил человек, – спросила.

– Из города.

А фляги-то у него Ленины. Ладно, лучше помолчать. Парень прихватил фляги и пошёл к ступенькам. Марья Кузьминична увидела, что вода взбаламучена, и решила пару минут подождать. Подошла к бане. Так, навесной замок был прикрыт от дождя разрезанной пластиковой бутылкой. А теперь она отброшена в сторону, а замок висит на дужке открытый. Обязательно надо было сломать! Ведь ключ – вот он, на гвозде под крышей висит. Да, нехороший гость у Лены. Не племянника ли дружок?

Долго карабкалась наверх, передыхая чуть ли не через каждый десяток шагов. С площадки некоторое время глядела на Ленин дом. Над трубой парок, видно, с утра протоплено. Створка левая иначе висит, значит, ворота открывали. Стало быть, гость на машине приехал. Но что за необходимость машину прятать? Именно прятать, причём от глаз людских, от непогоды у Лены просто негде. Нет, надо всё-таки в Ссёлки сходить.

Дрова в печи, конечно, ещё не прогорели. Ладно, оставлю трубу открытой, авось, не зима. Подпёрла дверцу совком, проверила сумку, взяла тележку и пошла на выход.

На террасе Лениного дома кто-то курил. Когда она прошла мимо, он спустился с крыльца и пошёл за ней:

– Женщина, вернитесь!

– В чём дело?

Повернулась. Здоровенный такой сутулый мужик. Лицо какое-то как не промытое в чёрных крапинках. Сзади ещё один идёт. Тоже шкаф, только физиономия мучнисто-белая и глаза отёчные.

– Комендантский час, – Ухмыльнулся второй. – Выход из деревни запрещён.

Стараясь не показать испуга, спросила:

– И надолго этот час?

– Как получится. И телефон сдайте.

Вынула из сумки и протянула тому, кто ближе стоял. Он сунул в карман. Марья Кузьминична пошла назад, катя за собой тележку.

– Что ж не спросите, почему?

– Учёная, – не сдержалась она. – Нашу деревню дважды фашисты брали.

– Ну, ты, – сделал шаг за ней второй. Но первый придержал его за плечо.