Злом за зло (Драконоборец - dark edition)

Шепчущий растаял, и Тобиус остался один. Совсем один на просторах бескрайней серой пустоши… покрытой стеклом. Насколько далеко могли видеть глаза, расстилалась мертвая пустота и стеклянная равнина, избитая беспрестанно гуляющими ветрами. Она не была ровной или гладкой, нет, за тысячи лет ветер нанес ей много ран и поднял ввысь сотни тысяч стоунов стеклянных осколков, что сделало ее опаснее бритвенного лезвия. Тобиус знал, что это за место, хотя никогда не бывал в нем, ибо Драконова Пустошь находилась едва ли не на другом конце мира.

Когда Сарос Драконогласый поверг волшебников в бегство и основал на землях, прежде управляемых ими, свою молодую империю, он принялся рассылать драконов во все части мира, покоряя один народ за другим, принимая вассальные клятвы от смиренных и безжалостно испепеляя упрямых. Великий император без раздумий и сомнений потребовал проявить покорность даже самих далийских эльфов, существ столь искусных в магии, что многие считали их богами. Гордые бессмертные чародеи лишь посмеялись над человеком, а он посмеялся в ответ, наслав на них драконов. Гиганты неба сокрушили все барьеры, остались неуязвимы для самых страшных заклятий и сожгли своим огнем добрую четверть всей Далии. Днем и ночью они изрыгали белое пламя на священные красные сосны, убивали один златосерд за другим, оставляя лишь выжженную пустошь, а потом силами тысяч могучих крыл нагнали на обугленные земли песок Вархали-Дебура-Муахит и вновь прошлись по земле огнем. Песок расплавился, став стеклом, и земли те погибли навечно. Ничто и никогда уже не росло на Драконовой Пустоши, а получившие урок далийцы свято хранили злую память о той расправе. В итоге их месть погубила все, что создал Сарос Гроган, и пресекла его династию.

Понимая, что это сон, волшебник все же не был властен над ним. Прикованный к пустоши, он стоял босой и озирался. Все виденное наваливалось на его сознание невнятным гнетом, тревожило, пророчило скорую беду, боль, страх. Не представляя иных возможностей, Тобиус просто побрел по стеклу в безмолвную даль. По пути он старался вспомнить какие-нибудь приемы, что помогли бы вырваться обратно, но ни пресловутые щипки, ни волевой порыв не возымели действия. Он даже попытался безвольно упасть на спину, ибо знал, что падение во сне может вытолкнуть сознание человека обратно в явь. Не помогло.

Мучимый тревогой, озирающийся и то и дело поднимающий взгляд в темно-серые небеса, он проблуждал недолго — пока стекло впереди не разошлось стенами глубокого каньона. Его края казались такими острыми, что даже смотреть на них было страшно, но Тобиус уверился, что именно в глубь каньона лежит его путь. Стеклянные стены поднялись по сторонам и оказались зеркальными. В ломаных гранях то и дело мерещилось движение, но сколько бы волшебник ни убеждал себя, что это преломление играет с его изуродованным отражением, страх не отступал. Будто что-то новое, что-то чужеродное следило из зеркал, что-то перебегало из грани в грань, замирая, когда Тобиус пытался высмотреть его.

— Еще одного невидимого друга мне не хватало…

— Не страшись.

Маг вздрогнул, так как Шепчущий появился прямо перед ним в виде колеблющегося человекоподобного сгустка тьмы с пылающими очами.

— Его нет здесь.

— Кого нет?

— Того, кто смотрит из зеркал. Его нет здесь, но есть его проекция, явившаяся из разума того, кто действительно сталкивался с ним. Говоря проще, Тобиус, кроме твоих собственных кошмаров, сейчас тебя преследует чужой. Но он безобиден.

— Что ты знаешь?

— Я знаю все, — прошептало Зло, — протяни руку, и ты тоже будешь знать все.

— И знание это сведет меня с ума.

— Безусловно.

— И я стану алчущим крови чудовищем.

— Несомненно.

— Убирайся.

— Но ведь будет так весело! — мерзко рассмеялся Шепчущий, прежде чем вновь исчезнуть, и добавил уже, словно, издалека: — Ты все равно им станешь, Тобиус, рано или поздно… Идущие дорогой мести не остаются чистыми.

Чем дальше он шел, тем меньше света проникало в зеркальный каньон, и тем сильнее холод кусал его кожу. Когда темнота сгустилась настолько, что стены почернели и покрылись инеем, каньон закончился. Там, в конце, из стекла росло… некогда росло, но уже давно погибло черное древо, тощее и горбатое, как иссушенный летами старик. Голые ветви нависали над каменным колодцем так, что казалось, будто скупец укрывает от мира свое сокровище. В абсолютной тишине волшебник приблизился к колодцу и заглянул в него. Далеко внизу, в черной глубине, сверкало и плескалось жидкое серебро… такое, каким могло быть жидкое серебро, коли его не нужно было бы раскалять докрасна. В колодце плескалась ртуть. Из сверкавшего жидкого металла протянулась одна рука, затем вторая, они уцепились скрюченными пальцами за камни, чтобы могла показаться и голова. Распахнутый рот вместо крика исторг булькающую струю ртути, и лишь затем вверх взметнулся душераздирающий вопль Райлы Балекас:

— Спаси меня! Я тут, внизу!

— Я вижу…

— Спаси меня!

— Как?

— Спаси меня!