Злом за зло (Драконоборец - dark edition)

— Боже, нет, конечно! Если бы он узнал, где вы, то немедля сам бы явился, чтобы вас схватить и выбить из вас книгу со шкатулкой, а мне бы не поздоровилось за укрывательство. Я решил пройтись по грани и не прогадал.

Тобиус некоторое время помолчал, обдумывая услышанное.

— Экселлент, прежде чем я окончательно уверюсь в том, что вы такое же чудовище, как Шивариус Многогранник, ответьте честно, вы не сомневаетесь в своих решениях? Вы не жалеете о содеянном?

— Нет, — твердо ответствовал король и зажмурился, готовясь принять смерть.

— Совсем?

— Нет!

— Совершенно?

— Говорю же: нет! Нет, нет и нет! Тысячу раз нет! Я делал то, что нужно ради своей семьи, и я не жалею об этом!

Внезапно сильный порыв ветра распахнул двери на веранду, и сквозь них в кабинет проник скудный свет месяца, который сверкнул на хищном лезвии штакхорна в руке серого мага.

— Мне не нужно было тысячи "нет", - глухо произнес Тобиус, пряча топор под плащ, — в принципе, хватило бы и восьми. Желаю вам долгой жизни, экселлент, прощайте.

Ночной визитер вышел в сад, а король, словно громом ударенный остался сидеть, но потом все же вскочил и, перевернув кресло, ринулся следом.

— Постойте! Вы что, не убьете меня?!

— Убью? — Волшебник обернулся, и его страшные глаза полыхнули особенно ярко. — Зачем мне вас убивать? Смерть, экселлент, это не наказание, а побег от наказания. Вы дрянной человек, прогнивший изнутри, и я верю, что всю оставшуюся жизнь вы будете вкушать горькие плоды своих дел. Уж поверьте, я сам дрянной человек и я знаю, о чем говорю. Живите дальше и страдайте так, как страдаю я, или как безвинно страдала Райла Балекас. Я не буду настолько милосерден, чтобы вас убивать.

Тобиус бесшумно вознесся в высь ночных небес и растворился на фоне звезд, оставив короля на грешной земле в полнейшем одиночестве, растерянного и не верящего в реальность происшедшего.

Пошатываясь на неверных ногах, Маэкарн вернулся в свой рабочий кабинет, закрыл двери, нашел волшебный подсвечник и мысленно приказал ему светить постоянно. Пошарив в потайном отделении, он изъял оттуда бутыль водки и хорошо к ней приложился, после чего, изрядно повеселев, зашаркал обратно в опочивальню. Он шел и думал, шел и посмеивался, шел и строил планы, шел и прокручивал в голове пережитое приключение

Да, ведь именно это и есть приключение, когда смерть, уже казавшаяся неминуемой, все-таки минует, и ты остаешься жив! В его, Маэкарна, жизни было крайне мало приключений, здоровье не располагало к лишнему риску, а вот теперь, под старость лет… Правда, что-то не давало королю покоя, что-то шевелилось у него в голове упрямым червячком сомнений. Все-таки Маэкарн Зельцбург был чрезвычайно умным человеком, который уделял огромнейшее внимание деталям и оговоркам. Вот и теперь он думал над словами, сказанными ривом: "Мне не нужно было тысячи "нет", в принципе хватило бы и восьми". Почему восьми? Что для Тобиуса Моли значила эта цифра? А что она значила для самого Маэкарна?

Король шел по своему дворцу и думал, что восемь — для него это… это… восемь — это… Он вдруг замер, и неяркий свет одинокой свечки еще сильнее исказил гримасу ужаса, застывшую на и без того некрасивом лице. Затем он бросился бежать так быстро, как не бегал и в годы своей юности. Король бежал, издавая протяжный, неиссякаемый вой ужаса и обреченности, которого никто не слышал. Он ворвался в свою опочивальню и бросился к ложу лишь только для того, чтобы обнаружить королеву Сельмару, мирно лежащую на своей половине… в то время как ее отрубленная голова лежала на подушке короля.

С воплем, переходящим в визг и рыдания, Маэкарн Пятый упал на колени, а потом просто завалился набок и судорожно задергался в конвульсиях, ибо у него было двое возлюбленных сыновей, пятеро возлюбленных дочерей и одна возлюбленная жена.

Было.

ЭПИЛОГ

Кто-то насвистывал приятную легкомысленную мелодию, быструю и свежую, как бег проснувшегося весеннего ручейка. Паскалю было приятно ее слушать, хотя она все настойчивее тянула его из объятий сна туда, куда он возвращаться не хотел. Что именно пугало его, он пока что не вспомнил, но твердо знал — там, вне сонной неги, что-то пошло не так.

Переливчатая мелодия все-таки выманила его, и все сразу стало плохо.

Воздух, едва-едва могший покинуть глотку, вместо крика превращался в тихий жалобный стон, не выражавший и крупицы той боли, что терзала мужчину, того ужаса, который грыз его потроха. Боль была столь сильна и всеобъемлюща, что если бы не магия, он бы уже давно умер, но нет, так легко изверг отпускать не желал. Берясь за нож, он предупредил, что наказание продлится долго, и им с сестрой придется оставаться в живых до самого конца.

Было темно, лишь несколько красных огоньков, паривших наверху, освещали ровный каменный потолок, серые каменные стены и очень редко являли очертания черного человека, изверга, затеявшего эту пытку.

Он повернулся, мигнули огненно-золотые глаза, и веселый свист оборвался.

— С возвращением, монсеньор. Надеюсь, вы успели перевести дух?