А прекрасные его иллюстрации для детских книжек К. Чуковского, С. Маршака, С. Михалкова!
Уже вполне взрослые тетеньки и дяденьки до сих пор помнят эти книжки, веселые, звучные стихи и яркие, веселые, всегда точные и интересные картинки.
Дядя Костя Ротов никогда не сюсюкал, уважал своего маленького читателя и любил его так же горячо, как горячо любил свою работу.
Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь рисовал так легко и быстро, как Константин Павлович. Чтобы рисунок получился, мне, да и всякому другому художнику, приходилось долго сидеть над листом, делая раньше приблизительные наброски композиции, наброски вариантов, а иногда заново переделывая готовую уже карикатуру.
Мне часто приходилось наблюдать, как работал Ротов. Он садился за стол как-то по-своему, боком, поджав под себя одну ногу, как мы говорили, «как сорока на тыну».
Очевидно, вся композиция, все детали, были у него в голове настолько готовыми, что он начинал рисовать, даже не делая общего, приблизительного наброска, причем вся композиция точно ложилась в заранее задуманную или данную редакцией площадь рисунка.
Эта быстрота и легкость рисунка особенно помогали ему при работе над газетной карикатурой, где оперативность не позволяла возиться долго с вариантами и эскизами.
Летом Константин Павлович жил на Клязьме, как и многие крокодильцы. В большом деревянном двухэтажном доме.
Вторую половину дня, когда кончались часы работы, на террасах этой дачи и в саду было весело — розыгрыши, игры, шутки, патефон.
Почетное место среди развлечений занимал волейбол.
Однажды, когда я пришел на ротовскую дачу, то увидел такую интересную картину — пятеро известных писателей и художников, проигравших волейбольный матч, ходили, согласно условию, на четвереньках вокруг волейбольной площадки и громко говорили:
— Мы дураки, мы не умеем играть в волейбол, научите нас, дураков, играть в волейбол!
Мы с ним по очереди, через день, работали в «Правде» и «Комсомольской правде», а также в «Гудке» и других газетах, и я не помню случая, чтобы его рисунок был не только халтурным, но и небрежным или приблизительным.
Не было человека, который не любил бы ротовские рисунки и самого Ротова, его лукавые морщинки у глаз, особенную, какую-то человечную деликатность и добродушие.
И такому человеку пришлось провести лучшие годы своей жизни в лагерях «культа», подорвавших навсегда его здоровье!
Я видел последний лист бумаги, за которым Константина Павловича застиг удар. Начатый рисунок — и вдруг линия сделалась дрожащей, неуверенной и оборвалась, как через несколько дней оборвалась и сама жизнь этого замечательного человека, блестящего художника — Константина Павловича Ротова.
ДОБРОТА БОЛЬШОГО ТАЛАНТА
Константин Павлович Ротов, патриарх карикатуры, в широченных сатиновых шароварах, с сиамской кошкой на руках мягко шагает из угла в угол, аккуратно ставя ноги в войлочных тапочках на определенные узоры ковра.
— Это какое-то чудо! Магазин демократической книги «Дружба»! Каждый раз приношу кипу интереснейших книг. Вот, смотрите — «Вредители леса». — Он раскрывает цветастый атлас. — Это же прекрасно) Обратите внимание на этого жука, вглядитесь повнимательнее, вы видите, что он улыбается?
Он садится в кресло.
— Вы, молодые, ужасно счастливое поколение! Сыты, обуты, одеты, талантливы. — И с улыбкой добавляет — И имеете магазин демократической книги!..
Да, вы талантливое поколение, один ваш Саша Митта чего стоит! Интересно рисует, пишет замечательно. Я с большим удовольствием рисую картинки к его стихам. Скоро будет кинорежиссером!
Я тут тоже киношником стал, купил кинокамеру, — улыбается Константин Павлович, — надо будет узнать у Митты, как делаются хорошие фильмы.
Таким я и запомнил нашего великого карикатуриста, мягким, улыбчивым, добрым, каким-то домашним.
Немного позже мы с Виталием Стацинским, Женей Гуровым, Сашей Миттой в числе других художников несли гроб с телом Константина Павловича по — Введенскому кладбищу. Дул неприветливый, холодный ветер. Я шел и думал о Ротове, который сумел пронести через жизненные вьюги и бураны тепло большого человека, доброту большого таланта.
ЖИВАЯ ЛЕГЕНДА
Сейчас совершенно невозможно представить, чем в пятидесятые годы был для нас Константин Павлович Ротов. Нас, собственно, было немного. Десяток-полтора молодых художников-юмористов.
Вообще крокодильские художники-сатирики поразили меня в первую очередь полным несоответствием внешнего облика с предполагаемым.
Все они оказались добрыми, славными людьми, любителями розыгрышей и шуток в быту.
На взгляд юного голодного крысеныша, вылезшего из лабиринта московских подворотен (таким я, видимо, был в те далекие годы), все эти люди как-то отличались от остальных. И если найти одно слово, которое бы определило их общность, я бы сказал, что это слово было — доброта. По сути, они были маленькой кучкой грустных клоунов трагической эпохи.
Но даже среди этих добрых и насмешливых людей Константин Павлович Ротов отличался мягкостью и какой-то особой добротой.