Зловещий гость

– Если вы желаете продолжать ваши шутки, то я прошу вас выбрать для того другое время и место, а теперь!.. – Барон жестом указал на дверь.

Так же, как и в первую ночь, незнакомец, учтиво поклонившись, ушел с грустной улыбкой. Возбужденный игрой, вином и происшествием с незнакомцем, Зигфрид всю ночь не мог сомкнуть глаз. Образ старика преследовал его до самого утра. Строгое, отмеченное печатью страданий лицо, темные глаза, благородная осанка, просматривавшаяся даже через бедный костюм, благородные манеры – все это ярко представало перед глазами Зигфрида. При мысли о том, с каким достоинством незнакомец снес обидные слова и с каким грустным, подавленным видом удалился из залы, Зигфрид невольно воскликнул:

– Нет! Я был к нему несправедлив! Неужели мне, как неотесанному буршу[9], на роду написано оскорблять людей без всякой на то причины!

Снова и снова возвращаясь к этой мысли, барон пришел к заключению, что печальный взгляд незнакомца был вызван нуждой, в которой тот находился. Зигфрид во что бы то ни стало решил разыскать незнакомца и выяснить, в чем дело. Случай распорядился так, что первым же человеком, которого Зигфрид встретил утром на улице, был тот самый незнакомец. Барон первым заговорил с ним о вчерашнем происшествии и искренне попросил простить его невежливость. Незнакомец ответил, что не находит в поведении барона ничего зазорного, ведь разгоряченный игрок не всегда отвечает за свои поступки. Более того, старик заметил, что, упорно оставаясь на своем месте, он, видимо, смутил барона и тем самым навлек на себя его гнев.

Зигфрид пошел дальше: он сказал, что хорошо понимает, как обстоятельства иногда доводят до унизительного положения даже высокообразованных, развитых людей, и затем довольно прозрачно намекнул, что от души готов помочь незнакомцу деньгами, если он в них нуждается.

– Принимая меня за неимущего, вы жестоко ошибаетесь, – проговорил в ответ незнакомец. – Я не богат, но располагаю достаточными средствами для того, чтобы вести скромный образ жизни, к которому привык. И позвольте вам заметить, что, предлагая мне золото в качестве возмещения за нанесенное оскорбление, вы противоречите самому себе, если вы, конечно, действительно считаете меня порядочным и образованным человеком.

– Кажется, я начинаю вас понимать, – пробормотал Зигфрид, несколько оторопев, – и потому спешу прибавить, что если вы желаете удовлетворения, то я готов дать его вам хоть сейчас.

– О боже! – воскликнул незнакомец. – Вот был бы поистине неравный бой! Я уверен, что вы так же, как и я, не считаете дуэль ребячьей забавой и далеки от мысли, что несколько капель крови, пролитой, скажем, из оцарапанного пальца, не в состоянии смыть пятно позора. Бывают, конечно, случаи в жизни, когда двоим становится тесно на земле, и если даже один из них живет на Кавказе, а другой – на берегах Тибра, то расстояние ничего не решит, пока один существует в мыслях у другого. Тут уж поединок неизбежен, и его исход определяет, кто кому должен уступить. Но между нами, как я уже сказал, дуэль будет неравной, потому что моя жизнь не стоит вашей. Если я убью вас, то погублю этим целый мир самых радужных надежд. Если же буду убит сам, то вы разрушите самое печальное, давно уже разбитое существование. Но в любом случае повторяю, что вовсе не считаю себя оскорбленным. Вы просили меня удалиться, и я исполнил ваше желание.

Последние слова старик произнес голосом, обличавшим внутреннее страдание, что заставило Зигфрида еще раз искренне перед ним извиниться. Молодой человек не стал скрывать, что, сам не зная почему, не мог вынести взгляда незнакомца, сильно действовавшего ему на нервы.

– Что ж, – произнес незнакомец, – если мой взгляд проник в глубину вашей души, то я искренне желаю, чтобы он предостерег вас от той страшной опасности, которая вам угрожает. Меня поражает ваш беспечный вид и беззаботное веселье, с какими вы стоите на краю ужасной пропасти. Один толчок – и вы полетите вниз! Иными словами, вы можете стать страстным, отчаянным игроком и тем самым погубить себя навеки.

Зигфрид стал уверять, что незнакомец совершенно ошибается, и рассказал ему обстоятельно причины, побудившие его приблизиться к игорному столу, прибавив, что никогда в жизни он не испытывал пристрастия к игре и, наоборот, решился во что бы то ни стало проиграть несколько сот луидоров, прекратив после этого и саму игру, но, к сожалению, до сих пор ему неизменно везло.