«Как! – воскликнул в ответ на это один из гостей. – Вы, похоже, не знаете старого Франческо Вертуа? Иначе вы бы не только не нашли ничего предосудительного в нашем поведении, а, напротив, одобрили бы его. Знайте же, что этот Вертуа, неаполитанец по происхождению, уже пятнадцать лет живет в Париже, занимаясь самым грязным, отвратительным ростовщичеством, какое только можно себе представить. В сердце его нет места ни для малейшего проблеска какого-нибудь человеческого чувства, и если бы он увидел своего родного брата умирающим у своих ног, то и тогда не согласился бы пожертвовать хоть одним луидором, чтобы его спасти. Над ним тяготеют проклятия сотен семейств, разоренных его низкими спекуляциями. Его ненавидят все, кто его знает, и каждый от души желает ему зла и даже смерти в наказание за все дурное, что он совершил. Игрой он никогда не увлекался, по крайней мере с тех пор, как живет в Париже, и вы заметили, как изумились мы все, увидев, что старый скряга решился подойти к игорному столу. Вот почему мы так обрадовались его проигрышу. Не понимаю только, как мог решиться Вертуа при всей его невероятной скупости играть в такую сильную игру. Ну, да теперь уже, конечно, он больше сюда не вернется, и мы можем считать, что избавились от него навсегда».
Предсказание это, однако, не оправдалось, потому что на следующий же вечер Вертуа явился вновь к игорному столу Менара и проиграл гораздо больше, чем накануне. При этом, однако, он вовсе не приходил в отчаяние, а, напротив, даже посмеивался какой-то злой, иронической улыбкой, точно предчувствуя, что скоро дело повернется иначе. Но, однако, проигрыш его увеличивался с каждым вечером, и, наконец, оказалось, что общая его потеря достигла огромной цифры – тридцати тысяч луидоров.
Однажды он явился, бледный как мертвец, остановился в отдалении от стола и устремил расстроенный взгляд на карты, которые Менар мешал в своих руках. Едва игра была сдана и началась новая талья, Вертуа вдруг воскликнул пронзительным голосом, так что все невольно вздрогнули: «Стойте!» А затем, протиснувшись к столу, обратился к Менару: «Барон! Мой дом на улице Сент-Оноре, богато меблированный, с серебряной и золотой утварью, оценен в восемьдесят тысяч франков! Согласны вы принять его в залог моей ставки?» – «Хорошо!» – холодно сказал Менар, даже не обернувшись, и затем спокойно продолжил игру. «Дама!» – сказал Вертуа.
Карта пошла и была бита. Старик пошатнулся и только благодаря тому, что прислонился к стене, сумел удержаться на ногах. Никто не обратил на него ни малейшего внимания. Игра между тем окончилась. Менар с помощью крупье собрал деньги проигравших понтеров и запер их в шкатулку.
Вдруг Вертуа, выйдя, точно призрак, из угла, в котором сидел, приблизился к Менару и сказал глухим голосом: «Шевалье! Одно слово!» – «Ну, что еще?» – спросил Менар, повернув ключ в замке и бросив на старика презрительный взгляд. «Все свое имущество, – продолжал Вертуа, – я потерял за вашим игорным столом. Больше у меня ничего нет, и я не знаю, где найду завтра пристанище и где утолю свой голод! К вам взываю я с просьбой о помощи! Возвратите мне хотя бы десятую часть того, что я проиграл, чтобы я мог продолжать свои занятия и вновь подняться из той нищеты, в которую повержен!» – «Вы шутите, господин Вертуа? – возразил на это Менар. – Вы забыли, что банкомет никогда не возвращает выигрыша? Это основное правило, которое я не нарушу никогда». – «Вы правы! – продолжал Вертуа. – Я знаю, что мое требование безумно и притом чрезмерно! Десятую часть! Нет-нет! Двадцатую! Отдайте мне одну двадцатую, заклинаю вас всеми святыми!» – «Я вам уже сказал, что не возвращаю выигрышей», – был ответ. «Так-так! – бормотал Вертуа, бледнея. – Вы не вправе что-либо мне отдать, и в былое время я сам поступал точно так же! Но подать милостыню нищему может всякий! Дайте же мне хоть сотню луидоров!» – «Однако умеете же вы надоедать, синьор Вертуа! – с гневом произнес Менар. – Я не дам вам ни ста, ни пятидесяти, ни двадцати, ни даже одного луидора! Не дам, потому что я не так глуп, чтобы дать вам средство продолжать ваше гнусное ремесло. Судьба раздавила вас, как ядовитого червяка, и уж, конечно, не мне вас спасать. Ступайте и повесьтесь, как вы того заслуживаете».
Вертуа, закрыв лицо обеими руками, только тяжело вздохнул. Менар приказал слуге отнести шкатулку в карету и затем крикнул, обращаясь к старику: «Когда вы намерены передать мне ваш дом и имущество?» Вертуа, услышав это, выпрямился и ответил твердым голосом: «Сию же минуту, шевалье! Не угодно ли вам отправиться со мной?» – «Хорошо, – сказал Менар, – мы можем доехать вместе до вашего дома, который я попрошу вас оставить завтра же утром».