За всю дорогу ни тот, ни другой не проронили ни слова. Выйдя у подъезда дома на улице Сент-Оноре, Вертуа позвонил. Какая-то старуха отворила дверь и, увидев Вертуа, радостно воскликнула: «Ну, слава тебе господи! Наконец-то вы вернулись, синьор Вертуа, а то Анжела совершенно измучилась от беспокойства». – «Молчи! – шикнул на нее Вертуа. – Дай Бог, чтобы Анжела не слышала моего звонка. Она не должна знать, что я вернулся». И с этими словами, взяв свечу из рук изумленной старухи, он посветил Менару, вошедшему в дом.
«Я решился на все, шевалье! – так начал Вертуа. – Вы меня ненавидите и презираете! Мое несчастье – для вас радость, но вы еще не знаете, кто я. Подобно вам, я прежде был игроком, и мне точно так же сопутствовало необыкновенное везение. Половину Европы я изъездил со своим золотом, открывая игорные дома где только мог, и везде деньги рекой текли в мои руки, как текут теперь в ваши.
У меня была добрая верная жена, о которой я забывал из-за игры и содержал в бедности, несмотря на мое богатство. Однажды в Генуе за моим игорным столом появился один молодой римлянин и проиграл все свое имущество, как я сегодня. Подобно мне, он со слезами умолял дать ему хотя бы ту ничтожную сумму, которая была необходима, чтобы вернуться в Рим. Я отказал ему с презрительным смехом, и он тут же в отчаянии поразил меня в грудь стилетом, который всегда носил с собой. Врачам с трудом удалось меня вылечить. Тогда-то настоящим ангелом-утешителем явилась моя жена. С какой самоотверженностью она за мной ухаживала! Как меня утешала и как помогала своим участием переносить болезнь!
Какое-то новое, неведомое до тех пор чувство поселилось в моей душе. Мы, игроки, отказываемся от всяких человеческих чувств, и потому мудрено ли, что я даже не подозревал, что значит любовь и преданность любящей женщины. Глубочайшее раскаяние запало мне в душу при мысли, как несправедлив и неблагодарен я был к моей дорогой подруге. Души несчастных, погубленных мною с таким постыдным, жестоким равнодушием, вставали передо мной, точно рой черных призраков, призывая мщение на мою голову. Я постоянно слышал их гробовые голоса, упрекавшие меня во всех несчастьях и преступлениях, семя которых было брошено мною! Только жена могла утешить меня в эти ужасные минуты.
Я дал обет больше никогда в жизни не брать карт в руки. Я решительно разорвал всякую связь с шайками игроков и твердо выдержал всевозможные искушения, как, например, уговоры моих крупье не бросать дело, в котором мне так везло. Выздоровев окончательно, я поселился тихо и скромно вместе с моей женой в одном загородном доме близ Рима. Но увы! Только один год удалось мне прожить в мире и счастье, о которых прежде я даже не мечтал. Жена моя умерла при родах, подарив мне дочь.
Отчаяние мое не знало границ! Я проклинал судьбу, проклинал самого себя, свое гнусное прошлое и в постигшем меня несчастье, потере той, которая меня спасла и была единственным утешением в жизни, видел справедливую Божью кару. Точно преступник, я убежал из своего дома и переехал в Париж вместе с дочерью. Анжела, подрастая, становилась копией своей матери. Для нее одной я жил с той минуты, всеми силами стараясь не только сберечь свое значительное состояние, но и приумножить его.
Правда, что я давал деньги взаймы под большие проценты, но в гнусном ростовщичестве меня обвиняют несправедливо. Да и кто же мои обвинители? Легкомысленные люди, пристающие с ножом к горлу, выпрашивая денег для мотовства! И они же потом обвиняют меня, когда я строго и неотступно требую вернуть добро, принадлежащее моей дочери.
Недавно я ссудил значительной суммой одного молодого человека, чем спас его от погибели и бесчестья. Ни одним словом, ни одним намеком не напомнил я ему об уплате, пока он был беден. Но недавно я узнал, что мой должник получил богатое наследство, и потому потребовал рассчитаться со мной. Представьте же, барон, негодяй этот, обязанный мне своим спасением, хотел отречься от своего долга и, присужденный к уплате приговором суда, осмелился назвать меня скрягой и ростовщиком!
Я мог бы рассказать вам много подобных случаев, которые действительно сделали меня суровым и непреклонным там, где я вижу, что имею дело с легкомыслием и нахальством. Но зато скажу вам, что мне не раз случалось осушать горькие слезы бедняков и что немало их молитв возносилось к Небу за меня и мою Анжелу. Но вы, я знаю, не поверите моим словам, сочтя их хвастовством, и все равно мне ничего не дадите, потому что вы – игрок!