Он не брал в руки карт с той самой ночи, как проиграл все свое имущество Менару, но в последние дни жизни пагубная страсть, казалось, снова овладела его душой. Когда призванный священник явился его напутствовать и заговорил ему о Небе, Вертуа лежал с закрытыми глазами и тихо бормотал слова, которые обычно говорит банкомет, делая в то же время ослабевшими руками судорожные движения, точно смешивал и сдавал карты. Напрасно Менар и Анжела, склонившись над ним, пытались пробудить его внимание – он ничего не слушать и никого не узнавал.
Такая смерть, конечно, не могла не оставить в душе Анжелы ужасного, тяжелого впечатления. Ей вспомнилась та страшная ночь, когда она впервые увидела своего мужа – тогда бессердечного, погибшего для общества игрока, – и неотвязная мысль, что Менар может сбросить надетую им маску добродетели и начать вести прежнюю жизнь, стала неотступно преследовать ее днем и ночью.
К несчастью, страх Анжелы вскоре воплотился в жизнь. Как ни сильно потрясла самого Менара смерть Вертуа, отказавшегося под гнетом прежней греховной жизни даже от утешений религии, тем не менее смерть эта, он сам не понимал почему, пробудила в нем мысли об игре. Каждую ночь ему снилось, что он опять сидит за игорным столом, загребая все новые груды золота.
По мере того как в душе Анжелы все ярче восставала картина ее знакомства с мужем, вследствие чего даже ее отношение к нему становилось менее доверительным и ласковым, точно так же и Менар, со своей стороны, стал подозрителен и недоверчив, приписывая происшедшую в жене перемену влиянию той смутившей Анжелу тайны, которая осталась для него необъяснимой. Недоверие скоро перешло в открытое недовольство, повлекшее за собой ряд домашних сцен, глубоко оскорбивших Анжелу.
Среди этих частых столкновений в душе ее снова стал ясно вырисовываться образ несчастного Дюверне, а вместе с ним поселилось безутешное чувство разбитой навсегда любви, в первый раз озарившей молодое сердце. Черта, которая пролегла между супругами, делалась все шире, и в конце концов Менар бросил тихую семейную жизнь, кинувшись в омут светских удовольствий. Злая звезда Менара загорелась снова. То, чему положило начало внутреннее недовольство, довершило влияние дурного человека, занимавшего прежде должность крупье в банке Менара. Его насмешки привели к тому, что Менар, наконец, стал сам изумляться, как мог он осудить себя на такую жизнь, и не мог понять, как из-за жены можно было бросить свет и его удовольствия.
Дело кончилось тем, что скоро богатый банк Менара открылся вновь, и блистательнее прежнего. Удача сопровождала его, как и всегда. Игроки приходили толпами, и деньги текли в кассу рекой. Но с Анжелой Менар обращался с равнодушием, граничившим с презрением. Часто она не видела его целыми неделями и месяцами. Старый дворецкий кое-как управлял домом и хозяйством, остальная прислуга менялась по прихоти Менара, так что Анжела иногда чувствовала себя чужой в собственном доме.
Часто во время бессонных ночей она слышала, как карета Менара останавливалась у подъезда, как выносили из нее тяжелые шкатулки, как Менар отрывистым голосом раздавал приказания, как затем тяжело и со стуком запирались двери отдаленной комнаты. Горькие слезы ручьем катились из глаз бедной женщины, и сердце невольно сотни раз повторяло имя Дюверне, умоляя в то же время Небо послать желанный конец несчастной, разбитой жизни.
Как-то раз случилось, что один молодой человек из хорошего семейства, проиграв за игорным столом Менара все свое имущество, застрелился тут же, при всех, забрызгав кровью и мозгом в ужасе разбежавшихся игроков. Менар один остался невозмутим и даже холодно спросил спешивших удалиться партнеров: неужели поступок дурака, не умеющего себя вести, мог быть причиной для того, чтобы заканчивать игру раньше времени?
Случай этот, однако, наделал много шума. Даже завзятые, отчаянные игроки были потрясены бессердечным поступком Менара. Против него восстали все. Полиция закрыла его банк. Сверх того его обвинили в шулерстве, что, по мнению суда, доказывало его необыкновенное везение. Менар не мог оправдаться, и ему пришлось заплатить огромный штраф, лишившись значительной доли состояния. Он был унижен и обесчещен. Тогда он снова вернулся к забытой им жене, которая с истинным участием приняла его, несчастного и раскаивающегося, помня пример отца, также бросившего под старость буйную жизнь игрока, и потому надеясь, что и раскаяние Менара, уже приближавшегося к зрелым годам, было на этот раз истинным.
Менар оставил со своей женой Париж и поселился в Генуе, где родилась Анжела. Там они и жили первое время, довольно скромно, но хорошо. Но восстановить до конца прежние светлые отношения было уже невозможно. Недоразумения и недоговоренности между супругами вскоре вынудили Менара опять искать удовольствий и развлечений вне дома. Дурная слава о нем долетела из Парижа до Генуи, так что открыть там банк он не мог, несмотря на неодолимое желание это сделать.