Мрачное предчувствие охватило смотрителя замка. Он вошел в большой рыцарский зал, к которому сбоку примыкал кабинет, где обычно отдыхал барон Родерих фон Р. после своих астрономических наблюдений. Маленькая дверца, находившаяся между дверьми этого и еще одного кабинета, вела в узкий проход к астрономической башне. Но, когда Даниэль (так звали смотрителя) открыл эту дверцу, в образовавшееся отверстие на него со страшным грохотом полетели целые горы мусора и битого кирпича, так что он в ужасе отскочил назад и, уронив на пол подсвечник, свечи в котором тотчас погасли, громко закричал: «О, великий Боже! Барона раздавило!»
В эту минуту послышались плач и горестные возгласы, доносившиеся из кабинета, где отдыхал барон. Войдя, Даниэль нашел там остальных слуг, собравшихся у тела их господина. Он был одет богаче и лучше, чем когда-либо, и сидел с выражением покоя и достоинства на невозмутимом лице в кресле, обитом драгоценной тканью, будто отдыхая после завершения важной работы. Но это был покой смерти. Когда рассвело, стало видно, что верхушка башни рухнула внутрь. Громадные каменные плиты пробили потолок и пол астрономической комнаты, при этом обвалились также и мощные балки, так что удар двойной силы разрушил помещения нижних этажей и проломил часть замковой стены и узкого прохода. Не было возможности войти в эту дверцу, не рискуя провалиться в глубокую яму.
Старый барон предвидел даже час своей смерти и заранее известил об этом своего сына. Поэтому на другой же день в замке появился старший сын покойного Вольфганг, барон фон Р-зиттен, новый владелец майората. Доверившись предчувствию старого отца, он тотчас по получении рокового письма оставил Вену, где находился в то время, и поторопился в родовое имение.
Домоправитель обил черной материей большую залу и устроил великолепное скорбное ложе, куда и положили старого барона в том платье, в котором его нашли. По углам смертного одра стояли высокие серебряные светильники с зажженными свечами. Вольфганг молча взошел по лестнице в зал и приблизился к телу отца. Здесь он остановился, скрестив на груди руки и сдвинув брови, и пристально и мрачно посмотрел на бледное лицо отца. В этот момент он походил на статую, ни одна слеза не выкатилась из его глаз. Наконец, почти судорожным движением протянув руку к трупу, он глухо пробормотал: «Планеты ли повелевали тебе сделать несчастным сына, которого ты любил?»
Опустив руки и отступив на шаг, молодой барон поднял глаза вверх и проговорил примирительно, смягчившимся голосом: «Бедный безумный старик! Кончился весь этот дурацкий карнавал! Теперь ты видишь, что ограниченные земные владения не сравнимы с горним миром. Какая воля, какая сила управляет из-за могилы? – Барон снова замолк, потом порывисто воскликнул: – Нет, ни единой частицы моего земного счастья, которого ты пытался меня лишить, не похитит твое упрямство!»
При этом он вынул из кармана сложенную бумагу и, зажав ее двумя пальцами, поднес к горящей свече одного из светильников, стоявших у тела. Бумага, вспыхнувшая от огня, высоко взвилась. Когда же блики пламени начали играть на лице трупа, мускулы его, казалось, задвигались, и старик беззвучно произнес какие-то слова, так что стоявших поодаль слуг охватил панический ужас.
Барон спокойно завершил свое дело, тщательно растоптав ногой последние клочки бумаги, которые, горя, упали на пол. Потом он бросил еще один мрачный взгляд на отца и быстрым шагом вышел из траурной залы.
На другой день Даниэль сообщил молодому господину об обвалившейся башне и пространно описал, что произошло в ту ночь, когда умер его господин. Он окончил свой рассказ тем, что хорошо было бы немедленно починить башню, потому что, если она еще больше обрушится, весь замок может быть если не полностью уничтожен, то сильно попорчен.
«Починить башню? – вскрикнул барон, гневно сверкая глазами. – Починить башню? Никогда!.. Разве ты не понимаешь, старик, – про– должил он уже спокойнее, – что башня не может обвалиться без особых причин?.. Что, если мой отец сам хотел уничтожить то место, где занимался своими таинственными изысканиями, и сам сделал некоторые приготовления, давшие возможность обрушить верхушку башни тогда, когда ему захотелось, уничтожив таким образом все, что находилось внутри нее? Но, что бы ни произошло, пускай хоть весь замок обрушится, мне все равно. Неужели ты думаешь, что я поселюсь в этом диком совином гнезде? Нет! Я продолжу дело того предка, который воздвиг фундамент для нового замка в красивой долине, – вот кому я хочу подражать!» – «Так, значит, – тихо сказал Даниэль, – все старые верные слуги окажутся на улице?» – «Само собой разумеется, – ответил барон, – что я не оставлю у себя на службе немощных согбенных стариков, но я никого не прогоню». – «Меня, домоправителя, – с горечью воскликнул старик, – лишить дела!»