Зловещий гость

Ф. постарался доказать недовольному брату, что барон Вольфганг действительно сделал все, чтобы ему помочь. Губерт расстегнул свой жилет сверху донизу, как человек, которому не хватает воздуха, и, заложив одну руку за открытый вырез рубашки с жабо, а другой подбоченившись, быстро повернулся на одной ноге и воскликнул: «Как милостиво бросает владелец майората свои червонцы бедному нищему!»

Потом он разразился громким смехом. Ф. отлично видел, что и речи не могло быть о полном примирении братьев. К досаде барона, Губерт надолго расположился в комнатах, отведенных ему в боковом флигеле замка. Замечали, что он часто и подолгу разговаривает с домоправителем и тот даже ходит с ним охотиться на волков. Вообще же гостя видели редко, он избегал встреч с братом, что и тому было бы неприятно.

Ф. чувствовал гнетущую атмосферу в замке, он признавал, что какая-то особая неприятная манера Губерта, проявлявшаяся во всем, что он говорил и делал, сводила на нет всякую радость. Ужас барона при виде брата был ему теперь совершенно понятен.

Адвокат сидел как-то один в судейской зале среди документов, когда вошел Губерт. Тот был серьезнее чем когда-либо и сказал почти грустно: «Я соглашаюсь на последнее предложение брата. Позаботьтесь о том, чтобы я получил сегодня свои двести фридрихсдоров, я уезжаю ночью верхом и один». – «С деньгами?» – спросил Ф. «Именно так, – ответил Губерт. – Я знаю, вы хотите сказать – такая тяжесть! Сделайте перевод на Исаака Лазаруса в К. Я уезжаю туда сегодня ночью. Меня тянет прочь отсюда, старик выпустил всех своих злых духов». – «Вы говорите о своем отце, господин барон?» – сухо спросил Ф.

Губы Губерта задрожали, он крепко ухватился за стул, чтобы не упасть, но потом, овладев собой, воскликнул: «Так, значит, сегодня, господин адвокат!» С этими словами он покинул комнату.

«Он видит, что меня не обмануть и что он преодолеет мою твердую волю, – сказал барон, – делая перевод на имя Исаака Лазаруса в К.».

Отъезд враждебно настроенного брата снимал с его плеч тяжелое бремя. Давно уже не был он так весел, как в тот день за вечерней трапезой. Губерт попросил извинения, что не выйдет к столу, и все простили его весьма охотно.

Ф. жил в одной из дальних комнат, окна которой выходили во двор. Ночью он вдруг проснулся: ему показалось, что его разбудил отдаленный жалобный вой. Но, сколько адвокат ни прислушивался, все было по-прежнему тихо, и он посчитал, что услышанное ему приснилось. Однако им овладело какое-то особое чувство тревоги и ужаса, и он не мог оставаться в постели. Адвокат встал и подошел к окну. Вскоре открылись ворота замка, из них вышла фигура с горящей свечой в руке и прошла через двор. Ф. узнал старого Даниэля и увидел, как тот открыл конюшню, вошел туда и вскоре вывел оседланную лошадь. Тогда выступила из темноты другая фигура, закутанная в шубу и в лисьей шапке. Ф. узнал Губерта, который несколько минут о чем-то говорил с Даниэлем, а потом ушел. Даниэль отвел лошадь обратно в конюшню, запер ее и замковые ворота, а потом вернулся назад той же дорогой, что и пришел.

Губерт хотел уехать, но в последнюю минуту раздумал, это было совершенно ясно. Также ясно было и то, что младший барон заключил союз со старым домоправителем. Ф. едва смог дождаться утра, стремясь сообщить барону о событиях ночи.

На другое утро, в тот час, когда барон обыкновенно вставал, Ф. услышал беготню, хлопанье дверей, обрывки фраз и крики. Выйдя из своей комнаты, он наткнулся на слуг, которые, не обращая на него внимания, бегали по лестницам с мертвенно-бледными лицами. Наконец, он узнал, что барон пропал и его уже несколько часов не могут найти. Он лег в постель в присутствии егеря, а потом, вероятно, встал и вышел из комнаты в ночных туфлях, в халате и со свечой в руке, потому что всех этих вещей не нашли.

Охваченный мрачным предчувствием, Ф. отправился в роковую залу, примыкавший к которой кабинет Вольфганг, как и отец, выбрал для своей спальни. Дверь в башню была отворена настежь, и адвокат в ужасе воскликнул: «Он разбился и лежит внизу!» Так оно и было. Сверху напа`дало столько снега, что можно было ясно рассмотреть лишь выступавшую из обломков окоченевшую руку несчастного. Прошло много часов, прежде чем рабочим удалось, рискуя жизнью, спуститься вниз и поднять тело на веревках. Борясь со смертью, барон крепко схватился за серебряный подсвечник, и рука, в которой он был все еще зажат, была единственной уцелевшей частью его тела, страшно изуродованного при падении на острые камни.

С невообразимым отчаянием Губерт бросился в зал, как только тело принесли и положили на широкий стол, на то самое месте, где за несколько недель до этого лежал старый Родерих. Пораженный ужасным зрелищем, он воскликнул, рыдая: «Брат, мой бедный брат! Нет, не этого просил я у бесов!»