Злые дети

Виктор уже собирался сказануть что-нибудь уничтожающее, но не стал. Его неожиданно посетила мысль, пока еще нечеткая, но весьма интересная. По сути, Карпов прав. Можно как-то допустить, что Аркаша изначально казачок засланный и стукачок. Но они работают в Следственном комитете! И их клиентура большей частью бытовые преступники, оргпреступность, убийцы, казнокрады и прочая человеческая дрянь. Но не шпионы. Поэтому, если бы Аркаша сливал информацию какой-нибудь преступной группировке или финансовой группе — это было бы объяснимо. Но чтобы «зеленые человечки» внедрили в Следком своего человека, да еще в лабораторию, специально на случай таких происшествий — это перебор.

В то, что Аркаша неожиданно проникся чувством военного патриотизма или клинического дебилизма и по собственной инициативе глухой ночью понесся на Фрунзенскую набережную сообщить, что ихняя переводчица лежит у них на оцинкованном столе и у нее в крови что-то не то, верилось еще меньше.

Что это означало? А то, что если Аркашу кто и взял за бубенчики крепкой мозолистой рукой, то этот кто-то знал заранее все, что Аркаша может сказать. И от Аркаши требовалось только подтверждение того, что хитрости убийц раскрыты.

О том, что Следственный комитет работает под колпаком военной разведки или контрразведки, говорить и думать смешно. А вот некое взаимопроникновение интересов и влияния — уже более похоже на правду. Оставалось понять, в какой степени это все «взаимопроникало». И какая сука отдала приказ «попугать следака», убив Светлану и топорно замаскировав это под работу Скрипача.

Так что надо было искать крысу в Комитете пожирнее, чем Аркаша. Этот мелкий мышонок, а не крыса. То есть вина его минимальна. Но о том, что Макаров уже взял его «за хибот», уже знают, наверное, все «в доме». И если сейчас спустить его с крючка, та самая жирная крыса сообразит, что Макаров сделал нужные вычисления. И либо затаится, либо атакует. А это нам не с руки. Так что, прости, Аркаша, ничего личного.

— …а герой тут ты один, остальные просто работают, как могут.

Виктор вздрогнул. Кажется, он настолько ушел в себя, раскладывая в голове пасьянсы, что выпал из реальности. Но, судя по окончанию фразы Менделея, получалось, что «отсутствовал» он какую-то долю секунды. Виктор с трудом удержался, чтобы на его лице не отразилось изумление. Он всегда быстро соображал. Но сейчас посрамил самого себя. Если голова и дальше будет работать в таком темпе и режиме, он либо скоро станет лучшим следователем страны, либо отправится восстанавливаться в статусе нормального человека в «Кащенко».

— Все, хорош меня перед дамой захваливать. Она и так знает, что я герой, — оборвал Макаров стенания доктора. — Выкладывай, что у тебя по последнему телу.

Менделей вздохнул и начал выбираться из-за стола.

— Пойдемте, молодые люди, я вам все покажу на месте.

— Нет, — резко сказал Виктор. — Нет времени. Выкладывай на словах.

Он проигнорировал удивленный и даже возмущенный взгляд Карпова, лишенного, можно сказать, театральных подмостков и вынужденного отыгрывать свой спектакль в гримерке. Но Виктор не мог себя заставить пойти в прозекторскую и увидеть холодное, затвердевшее тело той, кого он вчера любил и предал, на холодном «разделочном столе», с вскрытым черепом и грудной клеткой.

— Что вы хотите знать, молодой человек? — оскорбленным тоном спросил Менделей, усаживаясь обратно в свое вертящееся кресло.

— Все, но без подробностей и живописания, — Виктор уловил недоуменный взгляд Ирочки и добавил: — Пропускай все стандартное, заострись на том, чего не было в других случаях или что тебе показалось необычным. Хотя бы на полграмма необычным.

Карпов задумался, недовольно выпятив нижнюю губу.

— Да тут все необычно! — хмыкнул он, наконец. — Ее не пытали. Ей не отрезали палец ни при жизни, ни даже посмертно, как последней жертве. Но это те же люди, однозначно.

— Почему?

— Ее вырубили тем же редким нейролептиком, что и последнюю жертву. Ни в одном из остальных случаев он не применялся. Аэрозоль с очень близкого расстояния. Причем часть аэрозоля попала на волосы и одежду. В этом не было бы ничего странного — аэрозоль же. Но его довольно много даже на спине. То есть я могу предположить, что его распыляли в закрытом пространстве. Небольшом закрытом пространстве. Не знаю — в лифте…

— Или в машине, — вставила молчавшая до этого момента Ирочка. Она почему-то робела в присутствии Менделя Джалиловича. Он подавлял ее своей энергией.

— Или в машине, — кивнул патологоанатом. — Так вот ее вырубили, а потом в бессознательном состоянии задушили шнуром.

— Струной, — задумчиво сказал Виктор.

— Нет, именно шнуром. Очень тонким шнуром. Причем очень необычным шнуром!

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Макаров.

— На коже в районе странгуляционной борозды я обнаружил частицы волокон органического происхождения, — в голосе Менделея послышались торжествующие нотки.

— Ну, — поторопил Виктор. — Веревка. Пеньковая, льняная, шелковая — да какая угодно.