Злые дети

Профессор Романов, или Михал Михалыч, как представил его Даурский, обитал в крайнем к лесу домишке в глухой деревушке в ста километрах от Москвы. Добрался сюда Макаров уже к ночи. Его всю дорогу не покидало какое-то безотчетно тоскливое настроение. А уже на околице он и вовсе остановил машину и минут десять сидел, тупо таращась в темное лобовое стекло. Откуда взялась эта тревога? Он не знал. Даурский — крепкий, хотя и пожилой, мужик. Такая рана его не убьет. Но на душе все равно скребли кошки. Макаров встряхнул головой, отгоняя морок, и двинулся к нужному дому.

Старик встретил его не просто неприветливо. Он направил на незваного гостя двустволку и послал по известному всей России адресу. И только имя Семена Андреевича открыло Макарову ворота.

Романов оказался высоким костлявым дедом с гладко выбритой головой. Выцветшие от времени голубые глаза смотрели настороженно, но в них скрывался цепкий ум. Никакого дребезжания в голосе, трясущихся пальцев и вялости в мыслях. Да, он был стар, но дать ему его девяносто два года не получалось. Максимум, лет семьдесят пять.

Проворчав что-то про бестолковых юнцов, не уважающих старость и понаехавших из Москвы дачников, только портящих собой все, к чему прикасаются, дед провел гостя в избу. Там молча, не спрашивая пожеланий Макарова, хлопнул на стол чугунок с вареной картошкой, соль, зеленый лук, плошку с малосольными огурцами, блюдо с мелко покрошенной холодной говядиной, краюху черного хлеба и бутылку водки.

Виктор начал было отказываться, но старик так на него глянул, что пришлось заткнуться.

— Без водки говорить не буду, — отрезал Романов. — Я ж пьяница, но у меня принцип — я в одиночку не пью. А гостей у меня не бывает. Кому я тут нужен, старый хрен. Бабка моя померла уже лет пятнадцать как. А характер у меня гадский, ядовитый. Так что деревенские ко мне тоже не ходоки. А пришел бы кто — так я б его ружьем. На кой пес мне эти ханыги? Так и пью — раз в год.

Макаров подивился романовской логике, но возражать не стал.

Выпив стограммовый стакан, дед зачерпнул щепоть говядины и высыпал в рот.

— Зубьёв ужо не осталось, — пожаловался он. — Деснами перетираю. Спрашивай, чего хотел. Раз Сёма прислал, хитрить не буду. Только мне и хитрить-то нечего. Я уж лет двадцать как не у дел. Так что новостей от меня не дождешься. У меня даже телевизора вашего поганого нет.

Виктор не стал уличать деда в неискренности, хотя в сенях под потолком еще при входе заметил синенький огонек вай-фай роутера. Так что телевизора у отшельника, может, и не было, но связь с Большой землей он посредством интернета поддерживал.

— Мне нужно знать про интернат и проект ЗД, который еще называли «Злые дети».

Романов надолго задумался. Выпил еще стакан, не предложив Макарову. Закурил «Приму».

— Что ты знаешь о педологии? — наконец поинтересовался он.

— Ничего, — признался Виктор. — Сегодня я впервые услышал это слово. И, честно говоря, думал, что Семен Андреевич просто оговорился.

— Старый никогда не оговаривается. — Романов снова надолго замолчал. — Смешные вы люди, молодые, — покачал он головой. — Я этим почитай семьдесят лет занимаюсь, книги толстые читаю без картинок, а вам возьми и расскажи все за пять минут. Ладно, слушай. Опишу на пальцах. Чем занимается педагогика?

— Обучением детей.

— Не только обучением. Еще воспитанием. Но, в любом случае, это наука о процессе и методах достижения требуемого результата. Но педагогика фактически не изучает предмет приложения сил. Самого ребенка. То есть, конечно, делает вид, что изучает. Но в этом изучении нет ни намека на действительную глубину.

Удивительно, но даже голос профессора Романова изменился. В нем исчезли сварливые нотки старого брюзги. Разве что проскальзывала легкая покровительственность интонаций, будто перед ним сидел студент-двоечник. Впрочем, так ведь оно и было по сути. Ему требовалось описать сложнейшие вещи примитивным языком, как для подростка, чтобы он понял хоть что-то. При этом исчезла и нарочитая манера речи деревенского старика. Он говорил четко, лаконично.

— Педология же — это совсем другое. Название этой науки говорит само за себя. Педо-логос. Наука о детях. Педология изучает, так сказать, устройство предмета. А поскольку человек — предмет сложный, а дети еще и незаконченный, то для его изучения требуется приложение самых разных наук. Ребенок, он же не монолитный. Он — система. И его нельзя изучать по частям. Только в комплексе. Вот на пересечении наук применительно к детям педология и находится.

— Каких наук?

— На заре появления новой науки первых педологов готовили по многим дисциплинам. Они получали знания по, естественно, педагогике, психологии, физиологии, антропологии, детской психиатрии, невропатологии, социологии.

— И все это они должны были знать в совершенстве? — недоверчиво спросил Макаров. Он окончательно пришел в себя, вернул свое «Я» к штурвалу. «Витя» голоса не подавал. Видимо, происходящее его не тревожило. А вот «Виктор» явно затаился, и Макаров с некоторым страхом ожидал, когда он решит вернуться. Противостоять ему становилось все труднее.