Злые каникулы

Барский (к зрителям). В общем, подробности тогдашних баталий теперь уже мало кому интересны. Если коротко – мне отводилось два дня на то, чтобы свернуть разведывательные работы вблизи Северокаменки.

Кабинет затемняется.

Надо было спешить. Ну при аврале оно как бывает?.. Да, бабахнуло тогда здорово, но об этом мне уже на четвертые сутки рассказывали, когда очнулся.

Раздается оглушительный взрыв, от которого Барский приседает и затыкает уши.

(После того, как затихает грохот камнепада.) Ничего себе был «ба-бах»!.. Короче, этим «бабахом» и решились все споры.

В правой части сцены высвечивается больничная палата. Семен лежит на ортопедической кровати, голова перевязана, одна нога подтянута кверху. Возле его кровати стоят большой начальник и Непонятный, оба в накинутых на плечи белых халатах.

Большой начальник(трясет руку Семену). …На таких героях, как ты, вся наша матушка Россия держится!

Непонятный восторженно кивает, растроган до слез.

Барский. Ох-ох-ох!

Большой начальник. Ты не охай, не охай, на таких и держится, как ты! Ладно, не буду тебя утомлять. А кто старое помянет… В общем, ждем тебя, поправляйся, вместе ордена обмывать будем. Давай! До скорой встречи. (Хлопает Барского по плечу. Непонятному.) Пошли. Николай.

Большой начальник с Непонятным покидают палату.

Где-то в коридоре пионерский горн хрипит – мол, «взвейтесь кострами…»

Голос большого начальника. Это еще что за концерт без заявок?

Детский голос. К товарищу Барскому от нашей пионерской дружины…

Голос большого начальника. Нашли где трубить! Потом, когда поправится, а пока – марш отсюда!

Большой начальник (просовывает голову в палату). Вишь, пионеры к тебе. В общем, герой! Я их, правда, шуганул. Но концерт тебе, кажись, все равно будет.

Семен. Какой еще концерт?

Большой начальник. Уж какой получится. (Исчезает.)

В палату нерешительно вступает Полина. На плечах у нее белый халат, в руках гитара.

Полина. Можно?

Семен. Ты?!.. (Порывается опустить подвешенную ногу, но морщится от боли.)

Полина. Лежи, лежи! (Подбегает, поправляет подушку.)

Семен. Ну, здравствуй, сестрица молочная.

Полина. Здравствуй, братец. (Целует его в щеку.)

Семен. Садись.

Полина присаживается на стул.

Ты как тут? Откуда?

Полина. Да я вообще-то давно уже здешняя: актриса краевого драматического театра.

Семен. Вот дела! Я тут наездами, если сложить вместе, года, наверно, три получится, а о тебе – ни слухом, ни духом.

Полина. Что весьма красноречиво свидетельствует о культурных запросах нашей технической интеллигенции. Театр. Между прочим, тут очень неплохой.

Семен. Да как-то оно все…

Полина. Я о тебе, впрочем, о твоей исторической миссии здесь тоже до недавнего времени – ни слухом, ни духом.

Семен. Что не менее красноречиво свидетельствует о там, насколько здешняя творческая интеллигенция озабоченна перспективами развития края.

Полина. Ладно, квиты… Сильно тебя?

Семен. Ну, как видишь, почти собрали. Ничего, теперь смогу спокойно заняться докторской.

Полина (после паузы). Как глупо! Столько времени жили в одном городе – и…

Семен. А кто сказал, что в жизни все должно быть умно? Помнишь прошлую встречу?

Полина. Да уж! Особенно финальную часть. Чем тогда дело-то кончилось?

Семен. Вестимо чем. КПЗ.

Полина. Черт! Все-таки я должна была тогда остаться.

Семен. Как спутница декабриста? Брось, наутро выпустили. Даже с извинениями, узнав (с грузинским акцентом) какого человека держат в заточении. А уж во глубину сибирских руд – это я через два дня – по собственной инициативе… Ты давно здесь?

Полина. В больнице?

Семен. Нет, в этом городе.

Полина. Да вот с тех пор.

Семен. А вот это действительно глупо!

Полина. Считаешь, напрасно?

Семен. Да нет, я не о том! Я у тебя тогда даже не спросил, куда летишь. Сам-то через два дня – тоже сюда. Чуть-чуть разминулись, а то могли бы полететь одним самолетом. Все время нам так и не давали поговорить, а тут, представляешь, – целых пять часов лёту!