Заглянув в приоткрытые ворота, Осип не увидел никаких признаков тревоги. Всё во дворе было чинно и степенно. Несколько баб выбивали перины, два мужика что-то копали, ещё двое тесали дерево и только белобрысый юнец слонялся без дела. Он искоса поглядывал на крыльцо, видимо подозревая там какую-то угрозу своему вольному житью и старался подальше держаться от работающих.
- Эй, - крикнул бездельнику подьячий, - здесь что ли лекарь проживает?
- Какой ещё лекарь? - юнец подошёл поближе к воротам.
- Какой, какой, - сделал вид, что сердится на непонятливого юнца. - Который людей лечит... Рука у меня болит, вот показать да помощи попросить ...
- Помощи? - бездельник презрительно выпятил нижнюю губу. - Кто ты такой, чтобы у господина Стефана помощь просить. Господин Стефан самого царя пользует, к нему не каждый боярин посмеет обратиться, а тут какой-то оборванец пришёл - здравствуйте-пожалуйста. Сейчас я тебе покажу помощь. Карл!!!
И тут Осип понял, что надо поскорее хватать быка за рога, а то и бока здесь могут намять за милую душу. Ещё не стих призывный крик юнца, а подьячий ринулся в его сторону, подобно стремительному ястребу, схватил бездельника за волосы и быстро выволок за ворота, а потом увлёк в кусты, что за углом частокола густой темной стеной стояли.
- Ты чего, сучий потрох, - зло шипел Осип, склонившись над дрожавшим от страха противником. - С кем шутки надумал шутить? Говори - где лекарь, а то...
- Скажу, скажу, - заегозил испуганный юнец. - Всё скажу, только не бей меня. Не бей...
- Где он?
- Во дворце царском. Утром прибежали за ним, так он сразу на коня и туда!
- Зачем он во дворец поехал?
- А я почём знаю? - дрожащим голосом шептал юнец, а на глазах у него блеснули слезы. - Мне разве скажут... Я помогаю брату старшему за садом приглядывать. Пусти меня, мил человек
- Пущу, - пообещал подьячий. - Ещё спрошу и пущу. А не болеет случаем лекарь?
- А чего ему сделается, - стал жалобно хныкать малец. - Пусти меня... Я никому про тебя не скажу... Пусти...
Осип бы ещё поспрашивал, но тут заметил, как из ворот выбежали три здоровенных мужика. И никак подьячему не хотелось встретиться с такими на узенькой дорожке. А потому он сразу же отпустил свою жертву и стал пятиться в чуть зеленеющие заросли черёмухи, наблюдая за здоровяками у ворот. Да только вот пятиться долго не пришлось. Пленённый малец, лишь почувствовал свободу, заверещал изо всех своих сил.
- Сюда, братцы!!! Убивают!
Мужики услышали его и со всех ног рванули на крик. Не получилось спокойно отступить подьячему, пришлось ноги уносить. И он побежал, ломая кусты, спотыкаясь и падая. Отдышался Осип только возле крыльца боярина Милославского.
- Ты чего такой сполошный? - услышал подьячий, как только пришёл под очи боярские.
- Да, это, пришлось того, - неопределенно махнул рукой подьячий, никак не желая рассказывать боярину о своём трусливом бегстве.
- Ладно, - кивнул головой Иван Михайлович. - Рассказывай, чего узнал.
- Лекарь жив и здоров, - стал торопливо излагать Осип все известные ему сведения. - Утром за ним прибежали из дворца, он сразу прыг на коня и поехал... С той поры не возвращался.
- Ладно, - шлёпнул сухой ладонью себя по колену боярин. - Иди кваса холодного испей да отдохни чуток. Скоро Степан с Ларионом придут, будем думать, а чего же нам теперь дальше делать.
Степан Матвеевич и Илларион Семёнович не заставили себя долго ждать. Осип не успел третьего ковша ядрёного хлебного кваса одолеть, а бояре уже в горнице наперебой Ивану Михайловичу новости рассказывают.
- Всё хуже и хуже ему, - часто утирая лоб рукавом, Илларион Семёнович. - К нему сейчас никого не пускают: Лихачёв, Языков да Данила Гаден там. Даже князя Долгорукого дальше порога не пустили. Я хотел поближе к дверям подобраться, да куда там, отогнали. А царица Марфа так воет, будто собака перед покойником.
- Типун тебе на язык! - пригрозил пальцем племяннику Иван Михайлович. - Насчёт заболевших бояр ни чего не узнал. Есть кто больные?
- Нет, - вздохнул Илларион Семёнович. - То-то и диво, что все здоровые. И не один я такому здоровью удивляюсь...
- На улицах говорят, что давно уж Государь здоровьем слаб, - решил внести свою лепту в разговор и Степан Матвеевич Пушкин.
- Врут! - дёрнулся всем телом Иван Михайлович. - Это опять Нарышкины! Они слухи такие сеют, дескать, ежели умрёт Государь, так от болезни старой. Больной... Я прошлый вместе с ним во Флорищенскую обитель ходил: пятнадцать дён туда шли, семнадцать обратно, все притомились до последней крайности, а ему хоть бы хны. Разве такие больные бывают? А за два года до этого он девятнадцать обителей пешком обошёл по московскому уделу. До него ни один властитель на такое не сподобился, потому как тяжело это очень. А он смог! Какой он больной? Как все... Молод он ещё, чтоб от болезни-то помирать.
- Так я ж ничего, - Пушкин развёл руками. - Чего слышал, то и сказал...