-- Надо, необходимо надо намъ уѣхать!-- воскликнулъ князь, поднялъ было руки для гимнастическаго движенія, но остановился, косясь на Марью Эрастовну.
Та продолжала:
-- И уѣзжайте съ Богомъ, лучшаго никто не придумаетъ... время все сгладитъ... Знайте одно, этотъ Ниночкинъ хорошій человѣкъ, не знаю кто онъ, къ дѣлу не причастенъ. Отвѣчаю вамъ головою... она какъ была чистымъ ребенкомъ, такъ и осталась, такъ и останется. Она полоумная... но ничего такого, Боже упаси... Чиста какъ слеза! Вы уѣзжайте, а ее мнѣ поручите, пусть, пока что, живетъ со мною... Она придетъ ко мнѣ не то сегодня, не то завтра, я и устрою... Согласны?
Хрепелевы долго молчали... Наконецъ, княгиня встала, подошла къ кузинѣ, обняла ее и смочила ей лицо слезами. Князь тоже подошелъ и съ чувствомъ поцѣловалъ маленькую, круглую ручку Марьи Эрастовны.
А она говорила:
-- Я ее сохраню и понемногу образумлю. Счастье еще, что она пришда ко мнѣ, догадалась... Нѣтъ, она хоть и съ гвоздемъ у васъ, а все же умная и добрая дѣвочка... Вы передъ нею тоже неправы... Эти теперешніе ребятишки, Богъ ихъ знаетъ... съ ними надо осторожно, съ обходцемъ... А вы смиритесь... что ужъ тутъ!.. Безъ испытанія не проживешь на свѣтѣ!..
III.
Все это случилось, какъ уже рѣшила сама Ninette, очень просто. Отправляясь къ Аникѣеву, она второпяхъ и въ волненіи забыла у себя на столѣ адресную справку. Когда княгиня узнала, что дочь въ неурочное время и, главное, одна, безъ англичанки, вышла изъ дома, поднялось, естественно, большое волненіе. Первымъ дѣломъ княгиня отправилась въ комнату дочери, и тамъ сразу ей въ глаза бросилась справка, лежавшая на столѣ.
Откуда она могла взяться? кто доставилъ? Княгиня позвала горничную; та смутилась и, въ концѣ концовъ, должна была сознаться, что, по просьбѣ барышни, ѣздила утромъ за справкой, не подозрѣвая въ этомъ ничего дурного.
Княгиня, ожидая возвращенія "этого чудовища, этой ужасной погибшей дѣвченки", дошла до припадка настоящаго бѣшенства, до истерическихъ слезъ, хохота и судорогъ. Еще въ юности княгиня страдала истеріей. Своевременное лѣченье, уходъ и спокойная, безъ всякихъ нервныхъ раздраженій, жизнь остановила развитіе болѣзни, зачатки которой оказались, однако, въ организмѣ дочери.
Когда Ninette вернулась домой, мать встрѣтила ее такой сценой, такими упреками, проклятіями и словами, какихъ бѣдная дѣвочка не только никогда не слыхала, но даже почти не понимала.
Внѣ себя и ничего не сознавая, кромѣ все разроставшейся мысли о томъ, что преступная дочь опозорила всѣхъ ихъ на вѣки, княгиня рвала на себѣ волосы, падала на полъ, билась головой о коверъ.
Ninette изо всѣхъ силъ сдерживала въ себѣ желаніе, потребность тоже упасть на полъ, кричать и биться головою. Истерическій "клубокъ" ужъ поднимался къ горлу, ужъ начиналъ душить. Она вся дрожала.
Было въ ней, однако, одно чувство, помогшее ей удержаться во-время, побѣдить и ослабить нервное напряженіе: зрѣлище припадка матери возбуждало въ ней отвращеніе. Въ этихъ крикахъ, безумныхъ движеніяхъ, въ искаженномъ лицѣ княгини заключалось столько ужаснаго, противнаго, унизительнаго и животнаго, что Ninette запретила себѣ, поклялась никогда не быть такою.
При первой возможности она выбѣжала отъ матери, заперлась у себя и рѣшила, что теперь ужъ все кончено, нельзя терять ни одного дня, нельзя больше оставаться дома.
Это рѣшеніе, смѣлое и безповоротное, оказалось въ ея душевномъ мірѣ такимъ громаднымъ событіемъ, что заслонило собою все. Ninette внезапно успокоилась, достала свой хорошенькій ручной чемоданчикъ, купленный ею прошлой весной въ Парижѣ, и уложила въ него все, что, по ея соображеніямъ, было ей необходимо на первое время. При этомъ она выказала необыкновенное искусство, такъ какъ уложила въ чемоданчикъ столько вещей, сколько въ него, казалось, никакъ не можетъ помѣститься.
Выйдя къ чаю, маленькая княжна узнала, что ея мать лежитъ у себя въ спальнѣ, а отца нѣтъ дома.
Князь вернулся около двѣнадцати отъ "своей скромной молодой особы", нѣсколько развлекшей его послѣ всѣхъ этихъ непріятностей, и прошелъ прямо къ себѣ. Скоро всѣ огни въ домѣ погасли.
Ninette спокойно одѣлась, взяла чемоданчикъ и неслышно прошла по всѣмъ комнатамъ. Она благополучно, только едва не падая подъ непосильной для ея хрупкихъ ручекъ тяжестью биткомъ набитаго чемоданчика, добралась до парадной двери. Швейцаръ не подавалъ никакихъ признаковъ жизни въ своей комнаткѣ, ключъ отъ двери оказался тутъ же, на столѣ. Княжна знала, что это не случайность, что швейцаръ всегда кладетъ ключъ на столъ.
Дверь отперта. Теперь все дѣло въ дворникѣ. Сидитъ онъ на крыльцѣ или нѣтъ?
Дворникъ сидѣлъ; но не на крыльцѣ, а подъ воротами и, закутавшись въ свой тулупъ съ головою, какъ и всѣ безъ исключенія дворники, спалъ непробудно.
Княжна, выйдя на улицу, оглядѣлась. Вотъ бѣда -- нигдѣ не видно извозчика. Ей было, очень страшно. Къ тому же, какъ она дотащитъ чемоданчикъ? Такъ стало тяжело, такъ разломило руки, что бѣдная Ninette даже заплакала тихонько, сама не замѣчая своихъ слезъ. Но вотъ издали, по застывшей отъ ночного морозца улицѣ, донесся стукъ колесъ.