-- При бабушкѣ вы такъ бы не говорили!-- сказала она.-- Бѣдная Ольга Ивановна хорошо сдѣлала, что умерла, она была женщина честныхъ правилъ. Такъ вотъ къ чему привела васъ ваша гимназія и эти... ваши курсы! Мнѣ васъ очень жаль, моя милая, я вижу вы плохо кончите... Что-жъ... вы свободны... только, если вы такъ отъ насъ уходите и будете жить одна... Dieu sait comment... я не могу допустить продолженія вашего знакомства съ моей дочерью.
-- Я это знаю, княгиня,-- стискивая зубы, выговорила Ольга:-- мнѣ жалко разстаться съ княжной, я ее люблю... но... я не могу, даже не въ правѣ поступиться своею свободой и своимъ человѣческимъ достоинствомъ!
Она произнесла эти слова съ восторгомъ и осталась очень довольна собою.
Княгиня презрительно кивнула головой и, не протянувъ ей руки, вышла.
IV.
Ольга переѣхала отъ Хрепелевыхъ, поселилась сначала съ какой-то подругой; но скоро поссорилась съ нею и жила одна на Васильевскомъ островѣ. Она устроилась въ двухъ комнаткахъ, нанимая ихъ у нѣмки-старушки, которая сама помѣщалась въ третьей, совсѣмъ маленькой клѣткѣ, рядомъ съ кухней.
Эта нѣмка, Генріетта Богдановна, была когда-то экономкой въ богатомъ домѣ, съэкономила себѣ капиталецъ и жила "на фольной фолѣ, сама сибэ барина". Но она оказалась скупенька, да къ тому же не выносила полнаго одиночества. Поэтому она обрадовалась случаю отдать молодой дѣвушкѣ двѣ свои "лютшія" комнаты, за которыя Ольга платила ей тридцать рублей въ мѣсяцъ. Она же и стряпала завтраки и обѣды своей жилицѣ, а для комнатныхъ услугъ и побѣгушекъ существовала разбитная четырнадцатилѣтняя дѣвчонка, Саша.
Ольга жила, не скучала. Она окончила курсы, какъ-будто давала уроки и занималась переводами, но, собственно говоря, мѣняла и тратила свои "билеты", такъ что оставленныя бабушкой деньги таяли не по днямъ, а по часамъ.
У Хрепелевыхъ Ольга не бывала, и княгиня думала, что всякая связь между "этой погибшей курсисткой" и Ninette порвана.
Княгиня ошибалась. Дѣвушки особенно сошлись въ послѣднее время, Нина очень жалѣла Ольгу, а потому изрѣдка переписывалась съ нею при посредствѣ горничной Маши.
Эта Ольга, сама того не зная и вовсе о томъ даже не думая, сослужила маленькой княжнѣ большую службу. Она открыла ей глаза на то, что міръ великъ, что въ немъ не только свѣтскія гостиныя, а есть много очень серьезныхъ, хорошихъ и дурныхъ, веселыхъ и печальныхъ вещей. Нина только что собиралась хорошенько разглядѣть эти вещи съ помощью пріятельницы, какъ та уѣхала, разсердивъ княгиню, и свиданія дѣвушекъ прекратились. Въ письмахъ же немногое скажешь и поймешь...
Вотъ теперь Нина и ѣхала со своимъ чемоданчикомъ къ Ольгѣ Травниковой, увѣренная, что она не только приметъ ее, но и поможетъ ей во многомъ на первыхъ порахъ ея новой, самостоятельной жизни.
Извозчикъ везъ-везъ по замерзшей грязи, и, наконецъ, привезъ. Большой многоэтажный домъ, во всѣхъ окнахъ темно, подъѣздъ запертъ, ворота тоже, и прислоненный къ нимъ, на старомъ чурбанѣ, неизмѣнный дворникъ, закутанный съ головой въ тулупъ и храпящій чуть ли не на всю улицу.
Долго будила его маленькая княжна. Сначала она звала его заискивающимъ, тономъ, почти нѣжно, только это не привело ни къ чему, и она разсердилась.
-- Да вставай же! что ты спишь!.. Какой ты нехорошій... какъ тебѣ не стыдно! я... полицейскому офицеру буду жаловаться!-- почти кричала она у самаго отверстія тулупа, откуда исходилъ храпъ.
Наконецъ, дворникъ, только вовсе не отъ ея криковъ, бывшихъ для него не страшнѣе жужжанія мухи, а просто самъ собою, проснулся.
Онъ поглядѣлъ изъ отверстія тулупа, лѣниво всталъ на ноги, зѣвнулъ и произнесъ:
-- Кого вамъ? Чего кричите-то? Нешто я сплю... Кого вамъ?
-- Гдѣ тутъ квартира госпожи Хазенклеверъ?
-- Такой у насъ въ домѣ не значится... нѣтути!-- объявилъ дворникъ, поспокойнѣе усѣлся на свой чурбанъ и спряталъ голову въ тулупъ.
Ninette пришла въ отчаяніе. Она опять готова была плакать.
-- Какъ нѣтъ?!-- то сердито, то вдругъ переходя къ самымъ жалобнымъ тонамъ объясняла она.-- Да я навѣрно знаю, что она здѣсь, въ этомъ домѣ No 30 живетъ... Только вотъ гдѣ ея квартира, какъ пройти къ ней?.. Ты обязанъ знать и указать мнѣ!.. Хазенклеверъ, понимаешь, Хазенклеверъ!
-- Такъ вы, такъ бы и говорили,--вдругъ сказалъ дворникъ:-- это нѣмка, она самая и есть... Она-то у насъ живетъ.?. Такъ бы и говорили... Двадцать седьмой нумеръ, во дворѣ, вторая дверь направо, въ четвертомъ этажѣ. Тутъ она и есть, нѣмка.
Онъ лѣниво поднялся, отперъ желѣзную калитку въ воротахъ и впустилъ княжну.