Злые вихри

У Марьи Эрастовны было двое дѣтей; но этого счастья судьба ей не дала: дѣти, ужъ не маленькія, умерли въ нѣсколько часовъ отъ страшнаго дифтерита. Марья Эрастовна мужественно пережила свое горе: только никогда его не забывала. Ея дѣти навсегда остались для нея живы, такъ что даже странно было ее слушать, когда она о нихъ говорила.

Между тѣмъ ея мужъ быстро подвигался по службѣ, получилъ большую извѣстность въ послѣднюю войну, и послѣ двадцатипятилѣтней супружеской жизни, умеръ заслуженнымъ и всѣми уважаемымъ генераломъ.

Марья Эрастовна, уже почти старуха по годамъ, но здоровая, моложавая и полная энергіи, осталась одна, безъ семьи и безъ близкихъ родныхъ. Единственный ея братъ, старый холостякъ, совсѣмъ неизвѣстно почему безвыѣздно жилъ во Флоренція, въ купленномъ имъ тамъ за безцѣнокъ старомъ палаццо.

Марья Эрастовна была очень богата, а такъ какъ деньги всегда любятъ присоединяться къ деньгамъ, то она вдобавокъ получила послѣ мужа внушительную пенсію и аренду.

Наконецъ, умеръ и ея братъ, оставивъ ей, какъ единственной своей законной наслѣдницѣ, гораздо болѣе чѣмъ милліонное состояніе.

Что кругленькая генеральша богата -- это знали всѣ: но никто и не подозрѣвалъ размѣровъ ея богатства. Сама же она о своихъ дѣлахъ никогда ни съ кѣмъ не говорила.

Она продолжала, и по врожденнымъ вкусамъ, и по привычкѣ вести кочевую жизнь. Въ Петербургѣ у нея былъ собственный большой доходный домъ близъ Владимірской, и тутъ, въ третьемъ этажѣ, издавна находилась ея квартира, комнатъ въ десять, если чѣмъ и поражавшая -- такъ единственно простотою. Она пріѣзжала въ Петербургъ иногда среди зимы и оставалась до лѣта, но случалось и такъ, что вдругъ, проживъ недѣли три, неожиданно для нея самой, уложится и ѣдетъ то въ одно свое имѣніе, то въ другое, а то куда-нибудь за границу и, по большей части, въ такія мѣста, куда обыкновенно, никто даже и не ѣздитъ.

Петербургскія родня давно ужъ всѣми способами подбивала Марью Эрастовну обратиться къ дамской благотворительной дѣятельности и предлагала ей устроить предсѣдательствованіе въ разныхъ "кружкахъ" и "обществахъ". Однако, кругленькая генеральша, съ присущимъ ей веселымъ упорствомъ, всегда и отъ всего отказывалась, позволяя себѣ даже подтрунивать надъ дамской благотворительностью.

Разсерженные родственники, а главное, родственницы, не разъ готовы были объявить ее Плюшкинымъ; но для этого не хватало достаточныхъ основаній,-- Марья Эрастовна, хоть и довольно просто жившая и одѣвавшаяся "какъ бѣдная учительница", скупости все же не выказывала и, чтобы только отъ нея отвязались, давала благотворительницамъ значительныя суммы на ихъ "кружки" и "общества".

Новыхъ знакомствъ генеральша заводить не любила, старыхъ у нея было не особенно много, въ родственныхъ домахъ, начиная съ дома Хрепелевыхъ, ее встрѣчали не безъ почета: ея странный видъ, безцеремонная рѣчь и "вульгарныя" манеры прощались ей ради ея богатства и возможности оказаться въ числѣ ея наслѣдниковъ. Она со всей своей дальней, хоть и многочисленной родней была всегда ласкова, добродушна, но до сихъ поръ никому не оказывала явнаго предпочтенія и не допускала съ собою никакихъ интимностей. Въ этомъ отношеніи она была кремень, а при слишкомъ назойливыхъ поползновеніяхъ на ея свободу просто исчезала, сказывалась уѣхавшей.

Къ маленькой княжнѣ Хрепелевой она благоволила, какъ и всѣ, знавшіе Ninette, и даже одинъ разъ подарила ей прелестную бѣлую пушистую собачку съ черными умными глазами и въ дорогомъ ошейникѣ. Этотъ подарокъ произвелъ значительное впечатлѣніе, такъ какъ Марья Эрастовна никому не дѣлала никакихъ подарковъ, ни взрослымъ, ни дѣтямъ.

Когда Нина, на слѣдующее утро послѣ чтенія "Крейцеровой сонаты", пріѣхала къ генеральшѣ и откровенно разсказала ей все, она должна была выдержать своего рода бурю. Марья Эрастовна съ покраснѣвшимъ лицомъ, въ ситцевомъ капотикѣ, измѣряя свою небольшую простенькую спальню частыми шагами коротенькихъ ногъ бранилась по военному.

-- Ай-да княжна!-- говорила она, разводя руками.-- Нечего сказать, умница! Дура-дурой! Изъ мухи слона сдѣлала,

-- Mais, ma cousine...-- начала было Нина.

-- Это еще что такое?-- крикнула Марья Эрастовна.-- Что я тебѣ за кузина! Нечего французить, меня этимъ не задобришь... Я тебѣ не кузина, а тетка, двоюродная тетка, а ты мнѣ двоюродная племянница... Я тебѣ старуха, а ты мнѣ глупая дѣвченка -- такъ и знай!

Нина поняла, что вся эта брань и военный тонъ -- только ради сохраненія приличій, а что въ глубинѣ сердца тетушка вовсе не сердится и не считаетъ ее настоящей дурой. Поэтому она стала цѣловать Марью Эрастовну и пустила въ ходъ всѣ свои ужимки, доставившія ей удовольствіе получить въ подарокъ прелестную собачку,

Марья Эрастовна, однако, не сдавалась.

-- Не стрекози!-- опять крикнула она и даже топнула ногой.

Отъ такого никогда неслыханнаго ею, но весьма образнаго глагола Нинѣ стало совсѣмъ весело.

Она очень смѣшно передала сцену появленія госпожи Хазенклеверъ съ извѣстіемъ, что "старьши тфорникъ требувайтъ фитъ".