Змеесос

— Что это? — спросил Миша Оно, с завистью поглядывая на умиротворенно курившего Ивана Петровича.

— Это — смысл, товарищи! А смысл — это смерть. Сейчас мы совершим жертвоприношение.

Все молчали, только Афанасий Чай в своей шубе дико засмеялся.

— Одного из нас сейчас нужно убить, товарищи, и вы наглядно увидите, как он полностью, до конца сдохнет и никуда не переродится. А убьем мы сегодня… — тут Верия задумчиво осмотрел все общество, задержав взгляд на Мишином лице, — пожалуй, вас, Иван Петрович.

— Что? — спросил тот. — Нет, я не могу… Мне сегодня нельзя.

— Тем лучше! — крикнул Верия. — Вы — человек пожилой, но еще не старый, не младенец, поэтому приносить вас в жертву нелогично. Кроме того, вы — не муддист. Значит, именно вы — лучшая кандидатура.

— Не надо, стойте… — пробормотал Лебедев, пятясь к двери.

— Держать его!

Тут же двое мужчин, проявив неожиданную быстроту и смекалку, схватили Ивана Петровича под мышки, ударили его несколько раз по морде, удовлетворенно отметив выступившую из губы кровь, и прислонили к стенке с черным кругом, не отпуская мм на миг.

— Не стоит! — жалобно проговорил Иван Петрович, слегка шепелявя из-за крови внутри рта.

— Необходимо. — заботливо сказал Семей Верни, доставая

длинный тонкий нож, похожий на спицу. — Сейчас мы все, товарищи, будем наблюдать сцену умирания. Вообще чрезвычайно любопытная сцена, надо вам сказать! Я где-то читал, что главный смысл состоит именно в моменте умирания, а особенно хорошо это видно при публичной казни. Тогда кто-то может успеть «схватить», «поймать» переход, эту грань; для этого и существуют казни, чтобы «протащить» момент смерти в реальную для нас действительность. Но он ускользает от нас, уходит, как рыба из протянутой к ней в воде ладони, как нечто не существующее и никогда не бывшее, как воспоминание о разгаданной тайне. А?

— Ну конечно, — сказал Миша Оно.

Во время этих рассуждений Верия твердо сжимал свой нож, постоянно готовый осуществить данную ножу миссию в этом мире. Иван Петрович плакал и шептал:

— Не надо убивать меня, я создан только что, я люблю свою жизнь!

— Верь в то, что не воскреснешь! — торжественно сказал Верия.

— Верую!

И Семен Верия медленно-медленно вонзил свой нож в сердце Ивана Петровича. При этом он говорил:

— Вы видите его лицо, ему все хуже и хуже, кажется, что есть некий переход, боль, кошмар; он будто становится жидкостью, чтобы после газообразной стадии стать бесплотным эфиром; он словно видит все тайны, весь мир и истинных богов; видит картинки всей своей жизни, некий лиловый блеск где-то внизу; черную трубу, угасание, выход, и… Смерть! Все кончено, это был простой физиологический обман; его больше не существует. Слава Великой Мудде!

Верия гордо выдернул нож из мертвого тела. Он отступил, убитый упал лицом вперед, и на черном бумажном кругу остались пятна крови. Все остальные стояли молча, думая о тайнах и смыслах, и что-то высшее роилось в. их душах и сущностях, словно приобщая их к себе.
Миша Оно отвернулся и стал тихо плакать. Потом он сказал:

— Я не верю вам, он не исчез, он вернулся к себе!

— Посмотрите сюда! — жестко сказал Верня. — Его нет здесь. Это просто мертвое тело!

— Да. — ответил Миша. — Но я знаю, кто он теперь. Его зовут Леопольд Эльясовнч Узюк, и он не в вашей власти.

— Это чепуха! — насмешливо заявил Верня. — Иван Петрович Лебедев умер.

§