Мой голос сорвался на хрип, когда удавка из слез сдавила горло. Я же прекрасно понимала, зачем меня подбросили воеводе, так почему маленькая девочка внутри, жаждущая хоть чьей-нибудь любви, с готовностью поверила словам Мауры? Почему раскрыла объятия в надежде, что настоящий отец проявит к ней чуть больше участия, чем воевода?
Не ответив, Маура покинула комнату и велела Даниру следовать за ней. Тот неуверенно потоптался у порога, но не посмел ослушаться сильнейшую ведьму Даира. Я осталась в компании мерно горящей свечи и засмотрелась в глубины огня. Уж не знаю, как много времени прошло, прежде чем Маура принесла кувшин воды и глиняную пиалу. За ней по пятам следовал Данир, тащивший в руках деревянную бадью с водой.
Я не обратила на них внимания, все так же пялясь на огонек свечи, принесший жизнь и свет в эту темную скалистую каморку, и сжимала в руке пузырек с варевом Мансура. Не добившись даже взгляда, Маура оставила меня в одиночестве, затворив дверь и вытолкав за нее Данира. Вскоре это самое одиночество нарушила Игла, с гордым видом взвалившая на кровать ворох белья и маленькую подушку. Среди простеньких постельных принадлежностей мелькнула и одежда.
– Башмаки тебе придется оставить свои. В мои сапоги поместятся полторы твои кукольные ножки. Как не падаешь только с них? – буркнула Игла и, не дождавшись ответной колкости, наконец позволила мне остаться наедине со своим горем, что с каждым часом весило все больше и больше.
Кости трещали, а жилы рвались под тяжестью событий прошедшей ночи… Осознание смерти близких людей выкручивало тело, словно веревку, и завязывало его узлами.
Поглазев на пламя свечи, я вскочила на ноги и стащила с себя камзол с грубой рубахой, оставшись в черных шароварах. Отражение в мутном зеркале глазело на меня черными провалами вместо глаз. Посмотрев на свое смертельно-бледное лицо целую минуту, я наконец заметила, что волосы все еще спрятаны под платком, и остервенело сорвала его с головы.
Не задумываясь о том, что кто-то еще может открыть дверь в мое временное пристанище и увидеть меня с голой грудью, я повернулась спиной к зеркалу и вгляделась в наколку, нанесенную пять лет назад. Далеких пять лет… А будто эта боль вонзалась мне в кожу всего пару дней назад. Солнце в окружении пятидесяти штрихов. Их было пятьдесят и останется пятьдесят. К счастью, Инг… предатель не успел получить узор отряда наместницы. Он не заслужил иметь на своем безобразном теле знак, которого достойны всего пятьдесят человек.
Мои дорогие. Моя семья. Больше не сдерживая слез, я рухнула на пол, уткнулась лбом в колени и зарыдала. Сегодня от моего сердца отрезали еще восемь частей, а Мансур почему-то решил, что мне есть дело до наших глупых семейных склок! Да пусть хоть рвут меня на части, плевать! Мой отряд, мой оплот силы в мире, полном врагов, рушился прямо на глазах, жизни дорогих людей утекали туманом сквозь пальцы, а я осталась здесь… Зачем я здесь? Зачем, если так больно?! Почему Творец забрал к себе Беркута, а не меня?!
Я молю тебя, поменяй нас местами! Верни моего друга! Он не видел жизни, кроме глупой девчонки, одержимой желанием доказать целому миру свою значимость! Он бросил всего себя мне под ноги, только бы они не ступали по лезвиям человеческой подлости!
Я бы умерла… но не могу, пока жив Айдан. И пусть каждая слеза обжигает мои глаза и щеки, а пальцы бессильно скребут известняк, я клянусь, что возьму себя в руки и убью его! Малика пала от рук Мауры, вкусив всю ее ненависть, вскоре придет очередь Айдана вкусить мою. Нарам привык видеть во мне безумную байстрючку воеводы! Так я стану ею! Когда новый воевода, который, как оказалось, и не брат мне вовсе, взмолится о пощаде, я залью в его глотку раскаленный металл!
Только бы набраться сил и взять верх над своим горем.
Ладонь разжалась, и нагревшееся от тепла тела стекло призывно блеснуло в мягком свете. Мансур говорил, нужно выпить пять капель. Если эта дрянь поможет мне выбраться из безумства, я готова пить ее столько, сколько потребуется. Все сумасшествие оставлю для Айдана. Новый воевода считает смерть своей матери мучительной? Он ошибается.
Глава 22
Каан Нарама
Сон без сновидений затянулся, но впервые за последние дни принес мне покой. Открыв глаза, я долго всматривалась в догорающую свечу и чувствовала блаженную пустоту внутри. Капли Мансура оказались спасением от горя и мглы безумия! Наставник матери по праву считался умелым травником и пользовался уважением у простого люда Даира.
Ослушавшись его, я проглотила семь капель вместо пяти и теперь казалась самой себе перышком на штормовом ветру. Одно дуновение, и меня унесет в далекие дали. Ни тревоги, ни дурные мысли, ни страхи не тревожили мою душу. Воспоминания о смерти Беркута и восьмерых солдат не исчезли, но под действием капель Мансура словно поблекли, утратили свою невыносимую горечь и зарубцевались. Я снова глубоко дышала, снова думала о чем-то, кроме своего безграничного горя.