Змеи города роз

В Адраме мы вновь встретимся с предателем, и у меня не получится зажмуриться так сильно, чтобы не видеть его. Я… я так хочу забыть о своей слабости и его поцелуях, о своей глупости и его коварстве. Но как же мне забыть, если новоявленный отец обеими руками толкает меня в это болото… в его болото?

– Что ты хотела сказать? – переспросил Мансур.

Я лишь покачала головой.

– Помоги мне, кровь моя. Да, все эти двадцать лет меня не было рядом, и я не сумел уберечь тебя от многих страшных событий, как бы ни старался. Во мне нет нежности, я – закаленный жизнью чурбан, но вопреки этому люблю тебя, как свое единственное дитя. Обещаю, отныне твой отец всегда будет рядом.

Я прикрыла глаза, сдерживая улыбку. Слова Мансура звучали искренне, и мне до дрожи в кончиках пальцев хотелось в них верить. И на минуту я поверила.

– Я согласна помочь вам.

Лицо Мансура просветлело, а угрюмая морщина между бровей разгладилась, будто и не было ее. Предвидел ли он мой ответ? Если мы с ним действительно настолько похожи, то наверняка предвидел.

– Пойдем со мной и возродим сердце Нарама прямо сегодня, – благоговейно произнес Мансур и протянул мне покрытую старыми шрамами руку.

Я послушно вложила свою ладонь в его, размышляя, что этот человек имел в виду под возрождением сердца Нарама. Долго гадать не пришлось.

Торжественно, будто вел под руку саму императрицу, Мансур направился к тронному залу. Велев мне минуту подождать, он торопливо исчез в коридоре, в котором расположились жилые комнаты. Я же тем временем подошла к трону неприлично близко и недоверчиво провела пальцами по мертвенно-холодному камню. Во многих местах он уже раскрошился, подвластный неумолимому течению столетий, но все так же манил меня, как и час назад. Если я усядусь на него без приглашения, станет ли это оскорблением памяти древних волхатов?

От борьбы с внутренним кааном, который уже присвоил себе не только трон и пещеру, но и целый Нарам, меня отвлекли шаги. Это Мансур вернулся в тронный зал, но уже не в одиночестве. По пятам за ним вышагивала Игла, и ее невыносимо гордый вид кричал о том, что ученица Мансура с превеликим удовольствием заменила бы меня на троне. За ними семенили две женщины в простых традиционных одеждах. Из-за невзрачных серых платков их лица казались болезненными. Женщины тащили серебряный сундук, что безнадежно почернел от времени.

Я вглядывалась в лицо Мансура в поисках подвоха, но в угольно-черной глубине его глаз не было ничего, кроме бесконечной гордости и нетерпения. Он жаждал видеть меня на троне, мечтал вернуть независимость и былую мощь Нарама, стремился возродить титул каана. Разве бывали великие кааны женщинами? Ни разу… Мансур готов пожертвовать традициями ради величия своей дочери, но так ли бескорыстны его порывы? В глубине души, там, где кипела чернильная тьма, поселилась уверенность, что он стремится управлять мною, словно кукольный мастер. Но! Несмотря на туманные мотивы новоявленного отца, его цель отозвалась в моем потрепанном сердце жаждой мести и величия.

Да, я хотела трон Нарама – как эту древнюю глыбу, так и тот, что возведут для меня позже. Я хотела зваться кааном. Стремилась отомстить навирам, не только разрушившим мою жизнь, но и сломившим свободу моей страны. Хотела возродить Аждарху, ведь многоглавый дракон из легенд – залог беспрекословной власти. Все, что закладывала в меня Маура, заботливо возросло на плодородной почве семейных интриг и подлости братьев. Отныне я желала думать только о себе!

Народ, обитавший в пещере, стекался в тронный зал. Кто-то был бодр и даже весел, кто-то, не скрываясь, зевал и тер глаза. Эрдэнэ успел накинуть на себя расшитый золотыми нитями алый халат из парчи, отчего теперь казался кровавой свечой среди серого полумрака. Он с одобрением покосился на сундук, а после по-дружески мне улыбнулся.

Маура чинно вплыла в тронный зал в шелковом изумрудном платье, в котором, как никогда, походила на лесного духа. Я отвела взгляд от матери, сосредоточившись на молодом мужчине чуть поодаль. Вокруг него порхали блуждающие огоньки, но мутные глаза этого человека не могли увидеть их красоты. Мужчину поддерживала под локоть пожилая женщина – по всей видимости, его мать. Женщина раздраженно отмахивалась от огоньков, словно те вдруг превратились в надоедливую мошкару.

Еще один мужчина, следовавший в первых рядах, окинул меня глазами дикого зверя. Если бы не капли Мансура, волоски на моем теле непременно встали бы дыбом. В узких зрачках незнакомца отразилось любопытство хищника, завидевшего жертву, чьим мясом еще не приходилось лакомиться. Из-под ворота его просторной плотной рубахи пробивалась самая настоящая темная шерсть! За ним преданно следовала женщина, чье тело даже при ходьбе изгибалось, словно суставы ее были мягче свежего хлеба.

Шесть человек в этом зале отличались разнообразными уродствами. Мансур с его зарубцевавшимися ожогами был седьмым. Волхаты… Вот что за цену приходится им платить за свою силу! И эта цена меня поразила…