Змей и жемчужина

— Огрести такую жену за такие деньги — это дёшево. — Первый из говоривших похотливо оскалился, кивнув вслед удаляющейся белой кобыле. Я всё ещё мог различить, как блестят на солнце золотые волосы новобрачной, пока она проплывала над толпой.

— Да, за такие деньги — это дёшево, — согласился я и вместе с Анной пошёл на рынок. Она, не переставая, болтала о нитях жемчуга в причёске новобрачной и о том, сколько могло стоить её розовое шёлковое платье, и о том, что она сама тоже бы выглядела красоткой в этаком розовом шёлке, если бы только могла его себе позволить.

— Но всё же не такой красоткой, как эта новобрачная, — признала она, и я не мог с нею не согласиться. Немного сыскалось бы женщин, которые смогли бы сравниться с Джулией Фарнезе, которая позднее стала известна на весь Рим как La Bella[13]. Её следовало бы прозвать La Bellissima[14], ибо с того дня и до нынешнего я не видал женщины более красивой, чем она.

ДЖУЛИЯ

Во всём мире не нашлось бы сегодня девушки, счастливее меня. Я, Джулия Фарнезе, восемнадцати лет отроду, наконец-то вышла замуж!

Конечно, не всякое замужество приносит такое счастье. В прошлом году Изотта Колонна проплакала всю свадьбу, и я бы тоже заплакала, если бы всю брачную церемонию мне пришлось простоять рядом с мужчиною, таким толстым, что он был похож на шар. Лючия Пикколомини плакала ещё горше, потому что её муж был прыщавым двенадцатилетним сосунком. А когда брачные обеты произносила моя сестра Джеролама, вид у неё был кислый, как у недозрелой сливы, но по правде сказать, обыкновенно у Джероламы и так было кислое лицо, так что она, по крайней мере, была под стать своему муженьку, сморщенному, как изюмина.

— Ей ещё повезло, что он согласился на ней жениться, — по секрету сказал мне во время свадебного пира мой брат Алессандро. — У неё язык как бритва и нос такой же длинный и узкий, как клинок, — так что у нас не хватило бы дукатов дать за нею такое приданое, на которое польстился бы кто-нибудь помоложе. — Он тогда окинул меня проницательным взглядом и ущипнул за подбородок. — Думаю, тебе достанется муж получше.

И так и случилось! Правда, на это, конечно же, ушло немало времени — я бы могла выйти замуж в пятнадцать или шестнадцать, как некоторые из моих подруг, но кончина моего отца (упокой, Господи, его душу) прервала на некоторое время все переговоры, а потом у моих братьев ушло ещё два года, чтобы накопить мне приданое побольше.

— И разве ради этого не стоило подождать? — весело сказал мне Сандро. — Моя младшая сестра выйдет замуж не за какого-нибудь торговца из провинции, а за одного из Орсини. Нам повезло, что удалось заключить для тебя такой брак, sorellina[15], — ты будешь теперь жить в Риме и получше, чем герцогиня.

Орсино Орсини — мой молодой муж. Конечно, непонятно, о чём думали его родители, давая ему такое имя, но он действительно был молод. Всего лишь на год старше меня — и ничуть не похожий на шар, ну уж нет! Мой молодой муж был худ, как рапира, светловолос, с глазами как... впрочем, по правде говоря, я пока не видела его так близко, чтобы разглядеть, какого цвета у него глаза. Мы впервые увидели друг друга, когда в церкви обменивались кольцами, и пока он неумело надевал своё кольцо на мой палец и бормотал свои брачные обеты, его взгляд был потуплен. Он на мгновение робко взглянул на меня, когда я говорила слова клятвы, которые делали меня его женой, и покраснел, прелестный, точно роза.

Он краснел и сейчас, украдкой бросая на меня робкие взгляды через великолепный зал. О, почему же мы с ним не можем сидеть за свадебным столом вместе, бок о бок? Через несколько часов мы ляжем в одну постель — так почему бы нам сейчас не сесть рядом? Но Орсино в его синем камзоле, с модными разрезами и вышитыми зелёной нитью рукавами сидел за одним длинным столом вместе с остальными мужчинами, рядом с множеством кардиналов, похожих на кучу алых пузатых цветочных горшков, в то время как я сидела в другом конце зала, вместе с остальными женщинами, зажатая между моей толстой свекровью в темно-бордовом шёлковом платье и моей сестрой Джероламой, которая придиралась ко всему и вся: «Никогда не видела такой выставленной напоказ роскоши. Должно быть, тут одного только вина, по меньшей мере, десять сортов!» Я не слушала её, а улыбнулась моему сидящему на другом конце зала мужу и, глядя на него, приветственно подняла свой бокал, но он в ответ только нервно заморгал.

— Ты обратила внимание на свой бокал, Джулия? — прошептала мадонна Адриана. — Он доставлен из самого Мурано и украшен гравировкой, сделанной алмазным карандашом. Это свадебный подарок тебе от моего кузена-кардинала. Если бы я тебе сказала, во сколько он ему обошёлся, ты бы не поверила!