Змей и жемчужина

Эти неловкие потуги, казалось, продолжались бесконечно, но к тому времени, когда я закончила читать про себя покаянную молитву, всё уже завершилось.

— Джулия, — задыхаясь, произнёс Орсино, уткнувшись в мою шею. — Джулия...

— Ш-ш. — Я улыбнулась, гладя его по щеке. По крайней мере, боль была такой слабой, что о ней не стоило и говорить, — а мне доводилось слушать о ней такие ужасы от служанок и нянек. Обычно, чем более пожилой и набожной была рассказчица, тем более жутким и мерзким был рассказ.

— Мне не следовало в тебе сомневаться. — Орсино посмотрел вниз, и мы неловко разъединились. Крови из меня вышло немного, но она всё-таки была, и на его рейтузах виднелись одно или два кровяных пятнышка. — Мне следовало понять, что ты не станешь лгать.

— Теперь ты знаешь. — Он назвал меня по имени. Наверное, это было хорошее начало. И в следующий раз у нас получится лучше, ведь мы будем делать это в кровати, как и полагалось в нашу первую брачную ночь. Я опустила юбки, нагнулась и достала из соломы его шапку, в то время как он завязывал рейтузы.

— Мне сказали не покидать Карбоньяно. — Он начал мять в руках свою шапку. — Но я мог бы иногда тайком приезжать в Рим, если мы все хорошо продумаем. Или ты могла бы ездить ко мне — просто будешь говорить матушке и кардиналу, что едешь навестить свою сестру...

Под моим взглядом он осёкся.

— Я думала, я поеду в Карбоньяно вместе с тобою, — сказала я наконец. «Премилое местечко Карбоньяно, — так о нём говорила мадонна Адриана. — Премилое и процветающее». Я представляла себе сады и празднества на свежем воздухе, много места для верховых прогулок и охоты. В Карбоньяно я научусь любить своего мужа, и мне не придётся больше думать о большом пальце, едва касающемся кончиков моих пальцев.

— Думаю, кардинал Борджиа отпустит меня, — молвила я, так и не дождавшись ответа Орсино. — Видишь ли, он не хочет, чтобы я отдавалась ему против воли. Если я ему скажу...

— Я не могу так рисковать, — с несчастным видом отвечал мой муж. — Если кардинал что-то заподозрит... Может быть, потом, когда он оставит тебя ради другой...

— А что мне делать до того? — Я привела в порядок ленты корсажа, потянув за них, пока они не сравнялись по длине. — Жить с любовником, как будто он мой муж, и навешать мужа, как будто он мой любовник?

— Так мы всё-таки могли бы иногда видеться, — с надеждой в голосе ответил на это мой муж.

— Знаешь, странно всё получается. — Я заправила выбившийся из причёски локон, обратно в сетку. — Все последние недели кардинал Борджиа уговаривал меня стать его шлюхой. Но единственный раз, когда я действительно чувствую себя шлюхой, — это сейчас.

— Джулия...

— Не прикасайся ко мне.

Я отпрянула от его протянутой руки, словно это была гадюка, и выплыла из конюшни со всей ледяной грацией, на которую только была способна.

Нелегко быть хоть сколько-нибудь грациозной, когда по твоим бёдрам струйками стекает кровь. Вместе с остатками твоей гордости, чувства собственного достоинства и надежд.

— Мадонна Джулия! — Малышка Лукреция понеслась мне навстречу, едва я снова вошла в конюшенный двор. — Вы видели вашу кобылу? Отец выбрал её специально для вас, хотя всю эту неделю он был ужасно занят в Коллегии кардиналов. Могу я посмотреть на неё сейчас, когда я уже закончила свой урок французского? Пожалуйста, пожалуйста, скажите, что когда-нибудь я смогу на ней покататься!

— Можешь кататься на ней, когда захочешь, — сказала я, целуя её в макушку, и поспешила прочь, прежде чем она увидела на моих глазах слёзы.

КАРМЕЛИНА

Собирать травы — это, как правило, дело тех, кто выполняет на кухне самую грязную работу, или работа для провинившихся подмастерьев, которых требуется наказать. Подъём на рассвете, чтобы наполнить корзинку на огороде, потом травы надо промыть, нашинковать, просушить. Никто не хочет этим заниматься, и, чтобы заработать немного хорошего отношения к своей персоне среди всё ещё недовольных моим вторжением в кухонную иерархию подмастерьев, я вызвалась сделать это нынче сама. Мне нравилось собирать травы. Ходить среди растений, растущих в горшках и прямо в земле, с мокрым от росы подолом, хлопающим по лодыжкам, вдыхать резкие, чистые ароматы розмарина, мяты и тимьяна, наслаждаться сырой прохладой утра до того, как ударит летний зной. В этот час сразу после рассвета я могла видеть, как передо мною расстилается сегодняшний день, гладкий и совершенный, как плошка только что взбитых сливок: пока ещё не убежало ни одно рагу, не уронили ни одну кастрюлю, нет ожогов на кончиках пальцев от чересчур горячих сковородок и никаких грубых судомоек, которых надо ставить на место. Прохладное, пахнущее душистыми травами, уединение.

Но нынче я была среди кустов розмарина не одна.

— Мадонна Джулия! — изумлённо молвила я.

Она обернулась, всё ещё облачённая в вышитый халат, надетый поверх ночной сорочки; розовый свет зари блестел на её золотых волосах.

— Извините, я не заметила вас за этими кустами.