Змей из райского сада, или История Евы Королевой, родившейся под знаком Водолея

— Вы будете смеяться, — сказала я, торжествуя, что последнее слово останется за мной. — Но это и есть я.

* * *

Через неделю меня превратили в блондинку. Наташка ужасно переживала.

— Главное, не перефутькать! — говорила она нам с Машкой. — Иначе получится дешевка. Белый цвет удивительно коварный. Он же — в Голливуде. Он же — на панели. Ева, не волнуйся. Если что — перекрасим обратно.

— Если что, Наташенька, то красить будет не чего. Волосы мне хоть не сожгите.

— Да мы стараемся. Только чтобы не так, как у Лены! — молилась Наташа.

Но на этот раз все получилось. Я стала натуральной блондинкой. То есть не имела ничего общего с обесцвеченной Леной. Получилось нормально. Сравнивать с прошлым не берусь. О том, что мне больше всего пришелся по душе радикально-черный, я старалась не вспоминать. С этим цветом у меня были совершенно определенные ассоциации. А это уже запрещенная тема.

— Ну вот. Как раз для нового русского, — сказала удовлетворенно Наталья.

— Послушай, — неуверенно начала Машка. — Ты про этого Мишутина серьезно? Или так, пошутила?

— Я уже давно не шучу, — ответила я угрюмо. — Он со мной носится как курица с яйцом. Хочет построить мне мастерскую.

— Ты что? — Машка посмотрела на меня строго. — Совсем обалдела? Да? А Сева!

— При чем здесь Сева? — переспросила я.

— Не идиотничай! — набросилась на меня Машка. — Неужели же ты не сделаешь ни одной попытки его вернуть!

— Пусть он меня возвращает, если ему надо! Это я от него ушла! — крикнула я, краснея от на хлынувших чувств. Глаза налились слезами. — А он пальцем о палец не ударил! Только вещи мои прислал! Значит, все! Ему не надо!

— А тебе? — перекричала меня Машка. — Тебе не надо? Посмотри на себя! Ты же превратилась в мумию! Тебе ни жарко, ни холодно. Ни смешно, ни страшно! Ведь ты же его любила! Ну признайся ты хоть себе, ты же сама во всем виновата! И не ты от него ушла, а он тебя выставил. И знаешь, ведь правильно сделал! А что теперь?

— Прекрати! — заорала я, закрыв уши руками. — Слушать ничего не хочу! Думай, как хочешь! Все не так! Я назло ему замуж за Мишутина выйду.

— Позвони ему, ну! — не обращая на мои слова внимание, вдруг предложила Машка. И тихо, но с напором повторила: — Позвони ему, Ева! Давай же! Замуж собралась, расскажи ему об этом. Он сразу за тобой примчится. Я уверена. Я в людях не ошибаюсь!

Я посмотрела на телефон. И мне стало вдруг так легко на душе.

Я подумала, что всего-то один звонок. И все мои мучения закончатся. Я не буду запрещать себе думать о том, что является самой большой ценностью среди всех моих воспоминаний. Защемило сердце. Все, что случилось, — нелепая ошибка.

Я потянулась к аппарату. Девчонки тактично удалились.

Дрожащей рукой я набрала наш номер. Сердце ударило в горло, мешая говорить. Я судорожно сглотнула. Гудки. Сколько сейчас времени? Я посмотрела на часы. Полдевятого. Он должен быть дома. Гудки. Мертвый заброшенный дом. Ну же… Возьми трубку. Поговори со мной. Позови обратно. Сейчас же. И к черту всю эту тупиковую ветвь, по которой мы забираемся все дальше. Обратной дороги так можно никогда не найти.

Нет. Похоже, никого. Я слушала эти гудки и слушала. Зашла Маруся. Вынула у меня трубку из рук, послушала и положила на рычаг.

— Надо у Тришкиной Лены спросить… — без особой надежды предложила она. — Может, их просто нету в городе.

— Может, нет, — покорно согласилась я. — Толь ко ей я звонить не буду. Все — закрыли тему.

* * *

Когда я покрасилась в блондинку, мишутинский интерес ко мне ощутимо возрос, а напор усилился. Видимо, блондинка для нового русского была престижней. Или пугала она его в меньшей степени, чем рыжая. О брюнетке я просто молчу. Тема эта запрещена.

Мишутину было тридцать четыре года. Конечно, добился он многого. Он намекал мне неоднократно о нашей глубокой общности — он занимался торговлей цветными металлами. И я занималась торговлей металлом. Во всяком случае, он его покупал. Я не мешала ему тешить себя иллюзией нашей общности. Пусть себе мечтает.

Парень он, правда, неплохой. Против него я ничего не имела. И отношения у нас сложились если не дружеские, то во всяком случае приятельские. О себе он охотно рассказывал. Про друзей-пацанов, про провинциальное детство. Про рано умерших родителей. Про то, что он часто представляет, как они бы его увидели и были бы за него рады. А может, они и видят.

— А что, Андрей, ты веришь в Бога? — спросила я осторожно.

— Я не знаю, — ответил Мишутин с очевидным мучением. — А вдруг?

Я поняла про него одну очень важную вещь. Он чувствовал себя уверенно только тогда, когда что-то покупал. Деньги для него как бицепсы. Каждая наша встреча заканчивалась в каком-то безумно дорогом магазине. Сначала мне было неудобно. Светлый кожаный плащ «Блумарин» стоил столько, что на эти деньги можно было прилично одеть целый отряд студенток. Зачем мне такая вещь? Но Мишутин и слушать ничего не желал. Это подарок. О господи! Ну хорошо.

Дальше — больше. Туфли «Стефан Килиан». Костюм «Мариэлла Бурани». Джинсы «Диор».

— Мишутин, послушай, — однажды не выдержала я. — Может, мы маме моей лучше что-нибудь купим.