Змей подколодный

Андрей налил себе сока, выбрал самый большой бутерброд и поинтересовался успехами. Такое поведение стоило ему немалых трудов. Отчаянно хотелось вышвырнуть Никитоса из рокария, схватить прилежную школьницу в охапку, осыпать ругательствами и поцелуями, а потом завалить на травку, даже и не тратя времени на раздевание… Хотя — корсет уж точно лишний, да и количество юбок… Он одёрнул себя и вслушался в глас народа. Народ оказался прав, решив, что одна голова — хорошо, а две просто прекрасно, и взял новую теорему на абордаж в течение часа. Вглядевшись в листочек, Андрей потребовал объяснений. Ему объяснили, в два голоса и с великим энтузиазмом. В голосах отчётливо слышалась уместная гордость.

— Ай, молодцы! — похвалил Андрей — Кто бы мне ещё предыдущий параграф растолковал!

— Я могу, — скромно предложил Никита.

— А я не могу, — сказала барышня, — у меня история висит.

— Историю тоже не помешало бы, — сказал Андрей.

— Я тогда за учебником сбегаю, — сказал Никитос.

— И за пирожными, если не трудно, — сказала барышня, и Никитос убежал, а барышня захлопнула книжку и твёрдо посмотрела Андрею в глаза. — Прости меня, пожалуйста, — сказала она.

— Ночью, — сказал Андрей, напрочь забыв о дежурстве и Флюке. — Я прощу тебя ночью, ладно?

— Ладно, — сказала барышня и разулыбалась так, что он всё-таки схватил её, а потом, позже, они услышали треск кустов, и в рокарий пролез Никита, нагруженный здоровущим свёртком и стопкой учебников. Барышня вырвалась, а Никита залился краской.

— Ребята, — жалобно сказал он, — я вам, конечно, мешаю, но, может, позанимаемся хоть немного? Ведь вас исключат! Ну нельзя же так!

— Историю принёс? — спросила барышня.

— Я и физику с алгеброй принёс, — буркнул Никита.

— Отлично, — вздохнул Андрей, — только можно я поем сначала?

— Тут мясо в горшочках, — сказал Никита, распаковывая свёрток.

— А пирожные? — с негодованием спросила барышня. — Пирожные там есть?!

Никитос был прав: тянуть с учёбой возможным не представлялось. Исключить, может, и не исключат — пока! — но вот быть персонажем картины "Опять двойка" Андрею порядком надоело. Тем более что маму, сестричку и собачку с картины успешно заменял господин Демуров. Особенно собачку — бойцовскую такую, оскалившую большие ядовитые зубы…

Они учились до самого вечера и разошлись с чувством выполненного долга.

— Ложись-ка ты спать сейчас, — сказал Андрей, проводив барышню до интерната.

— Да уж придётся. Что-то я совсем…

— Я подойду ровно в час. Проснёшься?

— Флюк разбудит, — сказала Ольга, и они расстались, так ни о чём и не поговорив.

В половине первого ночи к Андрею прилетел на сосновой ветке рыжий тигр. Излучая самодовольство, тигр сообщил, что дежурство принял. Барышня спит и будет спать до самого утра, даже если поливать её холодной водичкой.

— Вот и славно, — вздохнул Андрей, — только знаешь что, давай завтра ночью я буду дежурить — часов до пяти. А потом уж ты — договорились, рыжий?

— А ты похотливый, — заметил Флюк.

— Грешен, — сказал Андрей, — но твоя хозяйка не возражает.

— Утром будет снег, — сказал Флюк, — пойду, одеяло ей подоткну.

— Какой там снег, — возразил Андрей, страшно завидуя тигру.

— Белый и холодный, — съязвил Флюк

И ведь не обманул, синоптик хвостатый!

* * *

Снег, запертый в ноябре (где-то между средой и субботой) решился на побег в понедельник, ещё до начала занятий.

Он падал крупными хлопьями, неспешно и со вкусом. Он укутал белыми шубами роскошную флору гимназийского сада. Он запорошил мраморный цилиндр великого сказочника, он вился вокруг его чернильницы, но проникнуть в неё не мог — на чернильнице прочно и недвижимо сидел здоровенный ворон.

Ворон, видно, работал у чернильницы зонтиком. Обязанности его были несложны, и ворон, склонивши голову набок, неодобрительно посматривал вниз. Там, внизу, прятались за деревьями у входа в столовую гадкие и невоспитанные, но очень прилично одетые мальчишки. Мальчишки кидались снежками в спешащих на завтрак юных барышень. Барышни, имевшие понятие о хороших манерах, делали вид, что не замечают обстрела. Затянутыми в перчатки ручками они небрежно стряхивали следы безобразия, кутались в меховые воротники и тонко улыбались: в точности как сделала бы это на их месте великолепная мадам Окстри. Сама мадам, сопровождаемая в столовую грозным математиком, избежала снежных ранений, а вот с фрау Бэрр пущенный меткою рукой снежок сбил шляпку.

— Кр-риминал! — каркнул с чернильницы ворон. — Др-рать кр-рамольника!

Водрузив шляпку на место, фрау покосилась на советчика, и ворон, переступив с лапы на лапу, сдал позиции.

— Ак-кур-ратно др-рать! — предложил он тоном ниже. — Кр-рапивой…

Фрау фыркнула, осмотрелась и, безошибочно определив дерево, за которым стоял "кр-рамольник", едва заметно повела бровью. Дерево послушно встряхнулось, в секунду обрушив на крамольника снежную лавину.

— Сугр-роб! — оценил ворон. — Кр-расота!

— Доброе утро, Виктор, — величественно сказала фрау, минуя сугроб.

— С первым снегом, фрау Бэрр! — ответствовал сугроб, изображая низкий поклон.

Шедшие сзади барышни, утерявши от восторга сходство с идеалом, радостно хихикали.