Сидели на крошечной полянке; посреди полянки выкопана была неглубокая ямка, а в ямке горел костерок. Водку пили из кофейных чашечек, явно уворованных в гимназийской столовой, и водки было море — бутылок восемь родной и незабвенной "Пшеничной". К водке прилагалось пиво — пол-ящика, не меньше. Вот с закуской дело обстояло гораздо хуже — на расстеленной по травке футболке кучей лежали сосиски, килограмма этак три, но кроме сосисок — ничего, даже ни кусочка хлеба. Присмотревшись, Андрей заметил рядом с сосисками пульт и потянулся было, но Клаус, заметив его движение, махнул рукой:
— Ай, дохлый номер, сударь. Стоит из столовки вынести — одну колбасу, зараза, штампует! А в том году морепродукты выдавал, прикинь! Видеть теперь креветок не могу!
— Да и белка с ним, — искренне сказал Андрей. С первой же дозы он ощутил себя совершенно счастливым — чего там закуска!.. Алкоголик я, подумал он, жмурясь на чашечку, как это славно, однако!..
Алкогольничали, в основном, втроём — Андрей, Витька и Клаус. Никита отхлёбывал по чуть-чуть, дабы компанию составить, Санька же держал чашечку в ладошках и не пил вовсе. И молчал — отсутствовал напрочь.
Витьку с Клаусом, прилично уже пьяных, Андрей догнал быстро-быстро. И разговор поддерживал с удовольствием, разговор шёл правильный и привычный. Обсуждались былые пьянки: кто, когда и как. С пьянок же плавно съехали на баб и постановили, что бабы в гимназии чересчур много из себя строят, хотя крошки те ещё. Поспорили также, кто из крошек всех милее, всех румяней и белее. Первый приз, единодушно цокая языками, вручили непревзойдённой лингвистке, но и блондиночку Вику стороною не обошли, и четверокурсницу Алёну, и многих, многих других. Было на кого в гимназии глаз положить.
Со стороны их пьяный базар выглядел беседою шизофреников. Даже лишённые контроля и лихо матерящиеся, гимназисты отрешиться от воспитания не могли, обращались друг к другу то на "вы", то на "ты", а опьянев окончательно, не иначе как "сударь" — по стойкой и неодолимой привычке.
Но и будучи на фургоне Андрей замечал многое. Видел он, как Никита, пользуясь тем, что внимания на него почти не обращают и наливают не глядя, потихоньку удобрял ценным продуктом травку. Видел, что Клаус посматривает на Саньку, а Бельский — на луну, безмятежно висящую над полянкой. С луной ничего любопытного не происходило, а вот Санька, выронив чашку, свёл один к одному пальцы и начал бормотать что-то невразумительное.
— Минуту молчания, господа! — сказал Клаус, кивая на Саньку. — У парня заработало!
Андрей резонно возмутился, но Витька выставил перед носом палец и замотал головой:
— Ша! Вот птички прилетят, и продолжим.
— Какие, в … птички? — удивился Андрей, но тут около ямки с костерком шумно приземлилась крошечная, с кулак, сова, за ней ещё и ещё одна. Андрей дёрнулся, но Витька ткнул его локтем в бок:
— Тш-ш…
Совы прибывали: добрый десяток пушистых комочков расселся вокруг ямки, кося на гимназистов жёлтым глазом, а Санька развёл пальцы, выставил ладошки перед собой и нараспев спросил:
— Совушки-совы, крылышками помашете?
Совы закурлыкали в ответ неслаженным хором.
— Ветерку прибавите? Я вам крошек накрошу, мышек наловлю, горячего налью.
Совы выстроились друг за другом — клювик в хвостик — и вразвалочку побрели вокруг костра, помахивая, действительно, крыльями. И Андрей ощутил струйку тёплого воздуха с явственным деревенским запахом: коровы, молоко, сено… Струйка норовила попасть в рот, и во рту от неё оставался привкус зубной пасты.
— Совушки, пушистые пёрышки, круглые головушки… — приговаривал Санька, наклонившись вперёд и сосредоточенно глядя на идущих гуськом сов. Очень знакомо это было Андрею — и поза его, и взгляд… только лицо другое, но… но, может быть…
— Лёха? — тихо окликнул он. Никакой реакции; но в висках застучало, и он не сводил с Саньки глаз: нет, нет, конечно, но может быть, но вдруг…
Санька тем временем поманил сов к себе, и совы окружили его, задрали головы, словно ожидая чего-то. Санька не стал ожидания обманывать, вытащил откуда-то из-под ног трёхлитровую банку, вылил в неё полбутылки водки и потряс банку. Совы смотрели. Санька достал из банки мышку — кажется, дохлую — и, держа её двумя пальцами за верёвочку хвоста, протянул ближайшей сове. Сова аккуратно взяла угощение и взмыла вверх, а Санька продолжил раздачу. Приправленных водкой мышек хватило на всех (где добыл только!); совы разлетелись в разные стороны, и Санька, поставив банку, улыбнулся примолкшим зрителям:
— Всё. Я пойду.
— Спасибо, Сань, — сказал Бельский. — Проводить?
— Не, — сказал Санька и встал.
Клаус собрал чашки и принялся наливать, но водка больше Андрея не занимала.
— Подожди! — попросил он, вскакивая тоже, и Витька потянул его за штанину вниз:
— Оставьте, сударь. Беспонт…
Андрей сел, а Санька повернулся и ушёл с полянки.
— Прозит, господа! — объявил Клаус и дыхнул себе в ладонь. — Ай, класс!
— Чего — класс? — спросил Андрей.
— Не воняет больше, — пояснил Клаус. — И не будет. А ты думал, мы чего его сюда тащили?