Змей Рая

Оказавшись на месте, я заглянул в открытую Книгу Ордена, увидев там свое имя среди имен всех моих братьев, также служивших Наставнику. Подле книги лежал великий меч. Переведя взгляд от них к Наставнику, я вдруг ощутил острое одиночество: будто силой собственной воли навсегда остался в стороне от его умственных творений и архетипов. Наставник писал, склонившись над листом бумаги — сейчас ему было больше восьмидесяти лет. Он записывал стихи, и, когда я вошел, не прервал своего занятия. Раньше он никогда не писал поэзии, но окончив прозаическую жизнь, совершенно погрузился в ритмы космических сказаний.

Наконец, он взглянул на меня, и, узнав, безмерно обрадовался:

— Ты встретил учителей на горе Кайлас? — спросил он с нетерпением.

— Наставник, я не смог, и я даже не уверен, что они существуют.

— Безверный! Теперь я знаю, что ты пал, и что ты отдал себя страстям и жизни мира, — сказал он.

— Чтобы ветви дерева доставали до небес, его корни должны достичь ада, — ответил я.

— Нет. Ты совсем не прав. То, что ты отвергаешь в этом мире, преобразуется в высшие ценности в твоей душе. Любовь, которую ты отвергнешь здесь, возвращается к тебе там, в форме чистой и вечной. Ты должен спасти свою Возлюбленную, и спроецировать любовь в вечность. В этом мире ты постареешь и умрешь; там ты становишься всё моложе. Вся жизнь, которую ты отвергаешь здесь, на земле, преобразуется в истинную жизнь за порогом; а всё, что ты принимаешь здесь, разлагается и умирает. Ты не можешь жечь свечу с обоих концов: ты не получишь света, только дым и пламя. Разве ты не помнишь, что сказал Бетховен, сбежав от женщины, которую любил? Он сказал: «Если я приму твою любовь, что же останется моей музыке?». Именно, и что останется твоему богу? А помнишь ли ты греческую легенду о юноше, который стоял на снегу в горах, выкрикивая имя девушки, которую любил, и, растирая грудь снегом, чтобы утолить огонь, пылавший в сердце? Девушка услышала его вопли и поднялась к нему, но он посмотрел на нее в смятении, и сказал: «Почему ты здесь? Чего тебе нужно?» — «Я услышала твой зов, и я пришла», ответила она. — «Вот как! Я слишком занят любовью, которую чувствую к тебе — у меня нет времени передать ее тебе!».

— Наставник, — ответил я, — я всё равно буду жечь себя, как свечу, с обоих концов, и я буду также разрываться меж небесами и адом, между Гималаями и Андами, между Антарктикой и Арктикой — потому что всё, чего я хочу — не более чем быть человеком.

— Ты и вправду пал, — сказал он печально. — Но даже сейчас для тебя есть последний шанс. Ты нужен мне для сражения. Моя собственная жизнь была продлена великой Иерархией, так, чтобы я мог помочь спасению мира. Великая катастрофа приближается, и нам придется использовать меч; нам придется драться против теней зла. Теперь слушай, я хочу сказать тебе что–то, что действительно проникнет в твою душу: ты не можешь сбежать от своей сущности и глубин твоего сердца. А знаешь ли ты, кто там, в глубинах твоего сердца? Иисус. А знаешь ли ты, что такое Иисус? Он — отречение; и только в отречении ты достигнешь счастья.

После этого Наставник уже совсем не слушал меня — он запел красивые старые песни других мест и времен.

Тогда я крикнул ему, даже зная, что он не слышит. Я кричал:

— Да, Иисус Христос! Но мой Христос — Христос Атлантиды!

III. Моя сестра и Змей

Перед тем, как оставить Чили, я хотел в последний раз взглянуть на Тихий океан. Сестра согласилась отправиться со мной в Вальпараисо. Там мы гуляли в холмах над Плайа Анча, слушали прибой внизу и ощущали на лицах мягкую влажность. Мы говорили о Пепите Паране — нашей прапрабабушке, чей муж погиб в море. Именно она соткала пеленки своему праправнуку сто сорок лет назад.

Потом нам вдруг пришла в голову одна и та же мысль: отыскать могилу нашей прапрабабушки. Вскоре нам удалось найти ее на маленьком кладбище у Плайа Анча, и там мы молча сидели, а ветер с моря овевал наши лица. Мы думали о нашем общем детстве и благословенных днях юности. Неожиданно сестра заговорила, рассказав о некоторых своих странных переживаниях: оказалось, по утрам она часто просыпается, не просыпаясь на самом деле, и чувствует странный ток, бегущий по телу, и будто выталкивающий ее наружу. Она чувствовала, как «парит над горами». Потом она рассказала о старой няне — та приходила к ней после смерти — и о других смутных и призрачных переживаниях.

Когда мы вернулись в город, уже высыпали звёзды. Мы шли, счастливые, держась за руки — мы посетили могилу нашей прародительницы, которая, наверное, первой влила яд Змея в нашу кровь. Я подбодрил сестру, рассказав ей о собственных подобных переживаниях. И она, в свою очередь, придала мне чувство совершенной уверенности в моем опыте: ведь моя сестра никогда не болела и не переносила тяжелых несчастий, и при этом — ее переживания были теми же, что и у меня. Дух игр нашего раннего детства продлился и в дальнейшей жизни — у нее в Андах, у меня в Гималаях. Казалось, что всё неизбежно должно было произойти именно так.