Змеи в ее голове

Но это будет не сразу. Ее пес соскучился. Три дня ей приходилось оставлять его в саду, так что еще от ворот (я должна работать, никто не будет платить мне ни за что ни про что, как этому придурку Лепуатевену, я не вышла на пенсию после государственной служ… хорошо, да, немножко, ах, ты меня запутал, Анри!) она увидела ямы, которые далматинец вырыл на лужайке.

Не то чтобы она слишком дорожила этим садом, но Людо, если ему позволить, за полгода превратит парк в поле для маневров. Матильда была слегка раздражена. Тем более что единственное ее желание — полежать в ванне.

С этими дождями в последние дни, с этой слякотью и лужами Людо стал грязным, как свинья… Он прекрасно знал, что наделал глупостей, эти собаки такие уморительные, вот он зажал хвост между задними лапами, весь как-то съежился, опустил уши… Пугливо жмется к входной двери. Матильда разозлилась, рявкнула на него. Иногда они только так и понимают, с ними нельзя оставаться логичной, это ничего не дает. Положительный эффект гнева заключается в том, что это уводит тебя от каждодневного мрака, — это как островок в океане неприятностей. Теперь все закончилось, пес улегся под живой изгородью. Он спрятал голову, ему не по себе.

Когда стемнело, она уселась в кресло-качалку, продолжая укорять себя. Я и правда слишком вспыльчива… Прошедший днем дождь омыл небо, вернулось вечернее тепло, но очень скоро погода станет суровее, уже сентябрь.

Мне надо на мост Сюлли. Или куда-то еще. На Новый мост? Александра III? Ладно, какая разница, просто следует все делать правильно.

Придется найти садовника, чтобы закопать все эти ямы. Если будет не слишком холодно, до зимы трава успеет снова вырасти — никакой трагедии.

— Мадам Перрен!

О нет, только не он!

— Да!

Она видит, как он идет по дорожке в своих резиновых сапогах; сейчас он еще пустится в метеорологические рассуждения: дождь — это хорошо для сада, вот, например, у меня в огороде…

— Что же вы никогда ко мне не заглянете, мадам Перрен!

— Да, — говорит Матильда. — Я постоянно обещаю себе заглянуть, а потом… ну, вы же знаете, что это…

Он поднимает руку; да, он знает, что это:

— Это груши.

Матильда находит, что этот фрукт в совершенстве подходит такому кретину.

— О, груши? — восхищенно произносит она.

Полная корзина; они все в черных точках; она ощупывает одну — твердая, как камень. Значит, фрукты, погода, сад. И больше сказать нечего, как обычно.

— Вы видели по телевизору, что произошло на прошлой неделе в Мессене? — спрашивает Лепуатевен.

— Нет, а что там случилось? Вечно я ничего не знаю! Так что же произошло в Мессене?

— Молодая женщина, прямо посреди улицы. Убита. Никто ничего не видел. Ужасно, не правда ли?

— Но кем убита?

— Неизвестно, мадам Перрен! Ее обнаружили на тротуаре возле бульвара Гарибальди — вы представляете, где это?

— Не особенно…

— Не важно. В любом случае в нее выпустили много пуль!

— Боже мой!

— Я вот предполагаю, что это сведение счетов; наркотики, проституция — всякое такое, это уже стало привычным. Но, в конце концов, мадам Перрен, вот так вот приходить убивать людей в двух шагах от нашего дома — разве это дело?

— Увы, мой бедный мсье Лепуатевен.

Он доволен, что она назвала его по имени. Аж взбодрился, соседушка.

— Да, и это еще не все…

Он оборачивается, видит Людо, который по-прежнему лежит возле изгороди.

— Ну хотя бы он не в обиде.

— Он наказан. Взгляните…

Матильда указывает на лужайку справа. Лепуатевен, который поначалу не обратил внимания, обнаруживает ужасную картину.

— Боже мой!

Для этого Лепуатевена сад и в самом деле много значит, так что, увидев повсюду ямы, он, разумеется, приходит в страшное расстройство.

— Это он сделал? — все еще в состоянии шока спрашивает сосед.

— Если не он, значит вы…

— Я? Ха-ха-ха! Вы меня обижаете!

Он смущен ответом Матильды. Он не понимает почему, но от ее шутки ему становится не по себе. Тем более что она без единого слова продолжает пристально смотреть на него. Он опять бросает взгляд на собаку:

— Если дать им волю…

Дальше он не знает, что и сказать, поэтому как-то неопределенно машет рукой и направляется к калитке. Дорожка кажется ему долгой, Матильда видит, как тяжело и немного неуверенно он шагает. Он чувствует, что за ним наблюдают. Упирающийся ему в спину взгляд Матильды тревожит его.

Когда калитка закрывается, а Лепуатевен возвращается к себе, Матильда наконец решается. Опираясь обеими руками о подлокотники, она поднимается с кресла-качалки.

— Ко мне, Людо, домой!

Ей кажется, что в сумерках она различает, как пес дрожит возле изгороди, но не встает. Обиделся, это уже не в первый раз, такой уж у него характер, если ты думаешь, что я буду упрашивать… Матильда размышляет: не станет ли он снова рыть ямы в саду, если она не загонит его в дом? Нет, он засыпает, как только становится темно, и просыпается только с первыми лучами зари.

Она снова смотрит на собаку через застекленную дверь. Отсюда ей видны только задние лапы пса. Где-то в глубине души она совсем не удивлена, что он не желает возвращаться: она подозревала, что так и будет. Он упрямый — далматинцы все такие, невероятно упертые…