Змея Давида (СИ)

Диана появилась на кухне фамильного дома Блэков как раз в тот момент, когда Люпин сворачивал голову очередной бутылке виски, а под столом уже красовалось несколько пустых. Странно, но мертвецки пьяным он не выглядел, хотя по всему было видно – пьет он уже не первый день. Увидев его серое помятое лицо, всклоченные волосы и совершенно сухие, без слез глаза, Диана ощутила предательский ком в горле. Она вспомнила себя, когда точно также запиралась в своем номере в «Дырявом котле» и пыталась надраться хоть до розовых троллей, хоть до зеленых инопланетян, чтобы забыть обо всем – о разгромленном теткином доме, кровавых мазках на стенах и полу, остекленевших глазах Стива, и главное – о двух могилах на старом еврейском кладбище и о гробе с телом мужа, который она вынуждена была отправить самолетом до Новой Зеландии. Но долгожданные опьянение и забытье не приходили, оставляя вместо себя лишь металлический привкус во рту, головную боль и с трудом подавляемое желание прийти в Министерство и заавадить к чертям собачьим Малфоя и Макнейра – двоих ублюдков, которых Аврорат так и смог прижать к стенке «за недостатком улик». И кого-нибудь еще за компанию.

Взглянув на Люпина, она подошла к нему, легко потрепала по плечу, затем молча потянулась к буфету, достала оттуда стакан и по-прежнему не говоря ни слова, протянула его оборотню. Тот, так же молча наполнил оба стакана огневиски и они, в полной тишине, не чокаясь, залпом выпили. Слова здесь были бессмысленны.

Ей хотелось утешить Люпина, но подходящие слова не шли на ум, только почему-то вертелась в голове фразочка Сары, которую та любила повторять в особо сложные моменты жизни: «Нас мало, но мы в тельняшках». Как-то отстраненно Диана подумала, что даже переведи она ее на литературный английский язык, Люпин вряд ли поймет, в чем тут прикол.

Так они опустошили половину бутылки, когда Диана вдруг решила поинтересоваться содержимым старого альбома, который лежал на столе перед Римусом. Тот охотно протянул ей огромную книжищу толщиной с хорошую оркестровую партитуру. Диана рассматривала эти немые свидетельства веселого и беззаботного прошлого четверых приятелей, двоих из которых уже не было в живых. Она сразу узнала Сириуса, который был похож на собственного сына, если бы он у него был, и Люпина, который тогда не выглядел столь больным и потрепанным. Двое других его друзей были ей незнакомы. Об одном из них, взъерошенном юноше в круглых нелепых очках а-ля Джон Леннон и с несколько безбашенным выражением лица, Римус сказал, что это – Джеймс Поттер, отец Гарри, а в ответ на вопрос о последнем, маленьком, щуплом и востроносом, нахмурился и пробормотал что-то вроде «Не будем о нем, он для нас умер».

В передней раздался пронзительный звонок, и по лестнице, по привычке что-то бурча себе под нос, затопал полусумасшедший домовик Блэков. Хлопнула входная дверь и через несколько мгновений дом огласили истошные проклятия портрета маменьки Сириуса, голосящей что-то о «безродных полукровках и предателях крови». Следом Диана услышала голос Снейпа. Тот рыкнул на портрет и, удивительно, мадам Блэк тут же заткнулась.

Сам Снейп появился на пороге кухни спустя несколько секунд, в неизменно черной мантии, с землисто-бледным лицом и своим фирменным, прожигающим взглядом чернильно-черных глаз. Когда он увидел сидящих за столом Диану и Люпина, явно нетрезвых, в компании полупустой бутылки Огденского и старого альбома с колдографиями, уголок его губ дрогнул в подобии улыбки, но он тут же снова стал предельно серьезен и, вынув из-за пазухи нечто вроде фляги-термоса, поставил ее на стол со словами:

– Это твое. – Спасибо, Северус, – ответил Люпин.

Снейп вынул из внутреннего кармана мантии маленький пузырек темного стекла, поставил его рядом с фляжкой и требовательно произнес:

– Это выпей прямо сейчас. Это протрезвляющее.

Люпин грустно усмехнулся:

– Не думаю, что оно мне так уж нужно. – Не думать – типично гриффиндорская черта, – презрительно хмыкнул Снейп. – Меня совершенно не заботит то, что завтра ты будешь маяться похмельем, просто антиликантропическое зелье нельзя мешать со спиртным. – И прекрати уже изображать из себя чувствительную барышню, заливая горе виски, – добавил он. – Ты на войне, а не на увеселительной прогулке!

Люпин сверкнул глазами, внезапно в его лице отчетливо проступило что-то волчье.