Змея Давида (СИ)

Кровь какое-то время лилась из горла пульсирующими толчками, затем превратилась в вялую струю. Обдумывая в свое время этот способ убийства, она полагала, что достаточно глубокий порез шеи способен разрушить обе сонные артерии и привести к смерти в течение минуты. Минута прошла, однако Розье продолжал хрипеть и дергаться, но все еще был жив. Не имея никакого опыта, она просто не рассчитала силу, с которой нужно было наносить удар, чтобы уж наверняка. И неясно теперь, сколько еще продлится его агония. Смотреть на его муки было не то чтобы жутко и жалко – скорее неприятно и хотелось поскорее все это прекратить. Кровь должна оросить алтарь – снова всплыли в памяти слова Ниацринеля. Что ж, кровь пролилась на алтарь, только почему-то Ниацринель не торопится принять жертву. Так можно и до утра прождать, отстраненно подумала Диана, бросила нож и вынула из-за пазухи палочку.

– Авада кедавра, – спокойно произнесла она, направив ее на Розье. Изумрудно-зеленый сноп лучей ударил его в грудь, тело в последний раз дернулось и через секунду Розье затих, глядя в темноту пустыми глазами, в которых отражалось пламя факелов.

Диана судорожно втянула в себя воздух и опустила палочку. Прямо перед ней, шагах в двадцати, возник Ниацринель. Он явился в уже знакомом ей облике, видимо, чтобы ей было проще его узнать. Молча и неслышно он подплыл к лежавшему на земле телу Розье и, чуть склонив голову набок, принялся его разглядывать. Затем поднял взгляд на Диану, и ее обдало волной ледяного холода и запахом жженой серы.

Того инфернального ужаса и паралича, которые она испытала в их предыдущую встречу, на этот раз не было, были только свинцовая усталость и осознание того, что все кончено. Ниацринель молчал, и Диана осмелилась спросить первой:

– Я все сделала верно? – на что Ниацринель величаво кивнул головой. – Ты принимаешь его? Ты оставишь в покое моего сына? – снова спросила она, более настойчиво. Ниацринель усмехнулся и протянул руку к покойному. Тело неожиданно вспыхнуло ярко-белым, с голубыми закраинами пламенем и уже через мгновение на его месте нестерпимо и совершенно беззвучно пылал великолепный костер, полностью скрывший тело. – Твой сын умрет в возрасте девяноста трех лет, – со знакомой насмешкой, не открывая рта, ответил Нацринель, пряча руки в рукавах своих черных, как сама ночь, одежд. – Только ему не говори, чтобы не расстраивать, вдруг в его планы будет входить жить до ста пятидесяти! Ты свободна, женщина. Но не дай Люцифер тебе проболтаться хоть словом о том, что знаешь ты и знал твой предок! Ты поняла меня, надеюсь? – Никто не узнает, я об этом позабочусь, – твердо сказала Диана.

На этих словах фигура демона начала таять и через полминуты полностью исчезла. А с его уходом вернулись звуки ночи, запахи влажной земли и травы и гулявший по холмистым просторам ветер. Погребальный костер погас так же резко, как и вспыхнул, и теперь на месте тела красовалась лишь небольшая горстка пепла, которая вскоре была развеяна порывом ветра.

Внезапно ставшие ватными ноги не держали, и Диана обессиленно опустилась на каменную площадку, бездумно глядя на то, что осталось от Розье. В душе не было ни жалости, ни раскаяния, ни ужаса от содеянного, ни эмоционального подъёма, только усталость и желание напиться. Посидев еще немного, она почистила заклинанием окровавленные джинсы, поднялась, подобрала с земли деревянную плошку и зажигалку, после чего сожгла их с помощью «Инсендио». Хотела было и обсидиановый нож уничтожить, но решила, что эта вещь слишком полезная, причем не только для темных, но и для исцеляющих обрядов, очистила его от крови и сунула в карман мантии, трансфигурированной в довольно корявую куртку.