– Пустите меня… У меня там сын остался… Сквозь сомкнутые веки внезапно пробился яркий свет, и она распахнула глаза. Картина вокруг нее изменилась до неузнаваемости. Теперь она находилась на какой-то поляне, поросшей одуванчиками и окруженной невысокими деревцами. По небу плыли легкие облака и тени от них лежали на изумрудно-зеленой траве. Солнце светило нестерпимо, вышибая слезы из отвыкших от яркого света глаз. Шагах в тридцати от нее пробегала небольшая речушка, через которую был переброшен ветхий деревянный мостик. А на середине того мостика стояли и внимательно смотрели на нее мама и тетя Сара.
Первым порывом Дианы было броситься к ним со всех ног, но она каким-то чудом сдержалась и просто пошла в их сторону, не пряча счастливой улыбки. Они были такими, какими она их видела в последний раз – мама в светлом домашнем платье и фартуке с пчелками, волосы собраны в хвост, тетя Сара одета, словно вдовствующая герцогиня – в строгое коричневое платье с глухим воротом, застёгнутым брошью-камеей, седая корона волос над морщинистым лбом, в руках – янтарный мундштук с сигареткой. Они смотрели на нее с легкой насмешкой, словно на неразумное дитя, которое, наконец, поняло, что ему нужно делать.
– Мама, я пришла, – только и смогла произнести Диана, подойдя к мостику, но не решаясь вступить на него. Мира лучезарно улыбнулась и сделала движение, словно хотела броситься в ее сторону, но осталась на месте. А тетя Сара чинно сложила на груди руки и преувеличенно строго спросила: – Ну, и куда ты, девка, навострилась? – Я не знаю… – неуверенно пробормотала Диана. – Просто шла… – Ты выросла, – почему-то сказала Мира, с прежней улыбкой глядя на нее.
Диана счастливо рассмеялась:
– Говорят, люди растут до двадцати пяти лет, так что может быть! – Двадцать пять лет – а ума нет, – вздохнула Сара и чиркнула спичкой, зажигая сигарету. Мира привычно скуксилась и замахала рукой, а Сара, выдохнув первую порцию голубоватого дымка, спросила Диану: – Ты хоть понимаешь, что тебе не к спеху присоединяться к нам? Или на ребенка тебе наплевать? Диана затрясла головой: – Понимаю! Но что же мне делать? – Снять штаны и бегать, – просто ответила Сара, усмехаясь. Даже здесь, в посмертии, ее дражайшая родственница осталась самой собой. Диана хотела было по-детски обидеться, но не смогла, кажется, такое чувство, как обида, в этой вселенной не существовало. – Возвращайся назад, Дина, – тихо сказала Мира, погасив улыбку. – Просто возвращайся. Тебя там ждут. – Я знаю, – всхлипнула Диана, понимая, что, возможно, видит их в последний раз. – Сын ждет… – Не только, – сказала Мира. – Он тоже ждет. Ты понимаешь, о ком я? – Да. Только он разве ждет меня? Мы ведь ничего друг другу не обещали… – Не обещали. Просто поверь. Ты нужна ему. Пусть даже он сам этого не понимает. Если рядом не будет тебя, ему незачем будет жить. Ты нужна им обоим, поэтому просто вернись обратно. – Вернуться? Значит, снова нужно идти? – при мысли о повторении ее бесконечного похода Диане стало не по себе. – Да. Просто идти. Столько, сколько потребуется.
Диана медленно кивнула, не сводя с них взгляда. Странно, происходящее не вызывало у нее удивления, хотя прежде она никогда особо не задумывалась о том, что или кто может ждать ее «за гранью», придерживаясь версии, что «того света» может и вовсе не существовать, не зря же призраки предпочли остаться на земле в страхе перед предстоящим небытием. Но все же была счастлива от того, что все происходило именно так – стоило умереть, пусть даже и не окончательно, ради того, чтобы снова увидеть свою семью не на фотографиях, а «вживую», и узнать от них, что в мире живых она будет нужна не только своему сыну, но и любимому человеку.
Она не торопилась поворачиваться к ним спиной, стараясь наглядеться и запомнить мать и тетю такими, какими они были сейчас. Душу раздирало от желания остаться навсегда здесь, со своей семьей, и вернуться назад, к своему мальчику и к Северусу, который, теперь она знала это совершенно точно, без нее пропадет. Она подавила порыв расплакаться и сделала неуверенный шаг в сторону матери, желая на прощание хотя бы обнять ее, но Мира сделала предостерегающий жест рукой: – Нельзя! Иначе назад пути уже не будет! Ну, иди же, доча, иди…