Змея Давида (СИ)

Диана вздохнула и, вытащив из-под одеяла руку Снейпа, принялась задумчиво поглаживать его ладонь. Лицо Северуса по-прежнему было неподвижно, сохраняя выражение полнейшей отрешенности и умиротворения. Густые черные ресницы резко выделялись на фоне бледных век и только сильнее подчеркивали темные круги под глазами. Диану всегда забавляли его ресницы – совершенно прямые, они росли неровно и словно под углом к веку, почти перекрещиваясь друг с другом, отчего казались словно слипшимися от влаги. Она вспомнила, что впервые обратила на них внимание еще в школе, благодаря первой красавице факультета Лорелле Фейрфакс, которая тратила уйму времени на то, чтобы придать своим жиденьким и светлым ресничкам хоть какой-то объем. Та, помнится, сокрушалась о том, что природа несправедлива, когда награждает такими густыми и черными ресницами мужчин, а женщин заставляет мучиться, подобно ей.

Диана приложила его теплую и безвольную руку к своей щеке. Когда-то его руки всегда были покрыты пятнышками зелий и реактивов, следами от порезов и ожогов, которые он не всегда успевал залечивать. Видимо, с тех пор как он стал директором Хогвартса, он стал гораздо реже наведываться в свою лабораторию, свалив дело обеспечения Больничного крыла зельями на Слагхорна или кого-то еще. Сейчас руки его казались мягче и даже самые заметные шрамы стали менее заметными.

– Ты мне нужен, – тихо сказала она, прикрыв глаза и наслаждаясь прикосновением теплой, чуть шершавой кожи к своему лицу. – Пожалуйста, вернись к нам. Не уходи совсем, слышишь? Мне так плохо было все это время без тебя, и теперь, когда все закончилось, я просто не могу позволить себе потерять еще и тебя…

Она аккуратно положила руку Северуса поверх простыни и снова провела пальцами по его лицу. Разговаривать с ним, видеть его и не слышать в ответ его голос было тяжело, но Диана готова была приходить сюда хоть целую вечность, говорить с ним каждый день, звать его и не давать ему навсегда остаться «там», в этой вселенной между жизнью и смертью.

Поглаживая его левое плечо, она снова заговорила:

– Как только меня отсюда выпустят, полечу в Израиль и привезу сюда нашего сына. Хочу, чтобы ты его увидел. Его зовут Брайан, ты ведь не знаешь, верно? Я тогда даже не догадалась тебе сказать, а ты и не спрашивал. Постарайся вернуться хотя бы ради него, Северус.

Она снова взяла его за левую руку и осторожно приподняла рукав, открывая Метку. Из груди ее вырвался вздох облегчения: на месте жутковатой татуировки насыщенного темно-серого цвета красовался невнятный рисунок, словно нарисованный шариковой ручкой и стершийся, контуры черепа со змеей теперь лишь едва угадывались. Значит, действительно всему конец. Диана кончиками пальцев погладила Метку и тут же отдернула руку, подумав, что это может быть ему неприятно.

– Прости, – пробормотала она, опуская рукав обратно, – я должна была убедиться… Знаешь, а она стала такой бледной, почти незаметной! Это хорошо, верно?

Диана снова прикрыла глаза. Долгое нахождение не в постели после трех недель пребывания в горизонтальном положении сказывалось – болела спина и голова начинала кружиться от слабости, но возвращаться на свое место не хотелось. Приятная тяжесть руки Северуса, которую она положила к себе на колени, рождала ощущение близости и уюта. Может быть, он и не слышит ее и даже не знает, что она сейчас с ним, главное – он жив, а значит – самого страшного удалось избежать. Она посидит еще немного, а завтра придет снова. И будет приходить до тех пор, пока он не поправится. Привезет сюда их мальчика и главное – архив, врученный ей Дамблдором. Никто в Визенгамоте не осмелится оспорить записи Дамблдора – на каждой странице имеется личная печать покойного директора, подделать которую невозможно. И тогда никто не посмеет назвать ее Северуса предателем. Даже те, кто спит и видит его либо мертвым либо коротающим дни в самой мрачной камере Азкабана в компании дементоров.