Змейка и крылья ночи

Он тихо выдохнул, и в этом вздохе читались все возможные бессловесные обещания.

Проклятье. Я бы помогла.

– Больше всего убивает меня то, – сказал Райн, – что этот урод даже не знал и не думал о том, что забирает у нее буквально все. Не потрудился даже притащить ее туда, где будет цивилизация, и только потом бросить. А теперь…

А теперь ушли последние остатки ее человеческой сущности.

– Им наплевать, – тихо сказала я. – И всегда было наплевать.

– Да. Всегда, драть их. А порой…

Он напрягся. Возможно, из-за стежка. А может, и нет.

– …иногда мне стыдно называть себя одним из них.

«Не хочу видеть, как ты станешь одной из них», – сказала мне Илана.

И до сих пор – до этого момента – я не думала, что обращение связано с необходимостью от чего-то отказываться. Поняла это только теперь, когда услышала в голосе Райна боль, не связанную с ранами на спине.

– Каково это было? – спросила я. – Обращение?

– Айксовы титьки! Принцесса, ваша манера общения с больным отвратительна.

Я как будто услышала выражение его лица. У меня дрогнули губы. Почти сложились в улыбку.

Я не думала, что он ответит, но он сказал:

– Похоже на смерть. Я почти ничего не помню.

– Кто?..

– А вот это – вопрос, на который я не могу отвечать в такие моменты, как сейчас.

По форме – шутка. С оттенком укора. Ну ладно.

Я наложила два последних стежка и полюбовалась результатами своего труда.

– Как выглядит? – поинтересовался он.

– Жуть, – честно ответила я.

– Потрясно, – вздохнул он.

Остальная часть его спины все еще была залита кровью. Я взяла полотенце и бережно ее стерла – с плеч, с боков и напоследок провела по позвоночнику.

Я замерла с полотенцем в руке. Я не ошиблась: отметина посередине спины была шрамом, большим, намного старше, чем сегодняшние раны. Она рисовала большой треугольник в верхней части спины, потом уходила по позвоночнику вниз. Может быть, ожог?

– Откуда у тебя это?

– Нет, нет, нет. Так не пойдет. – Он встал, охнув от боли. – Меня больше не надо отвлекать, а значит, я не должен отвечать на твои вопросы.

Я тоже встала, морщась и растирая затекшие пальцы правой руки. Он повернулся ко мне, дернув уголком рта, – собирался отпустить какое-то обидное замечание, – но заметил, как я тру перевязанную руку, и изменился в лице.

Насмешка ушла.

– Что это?

– Ничего. Так, порезалась немного.

– Орайя! Что произошло?!

Напор, с которым он говорил, затронул во мне какие-то неожиданные струны.

– Ничего не произошло, – сказала я, убирая руку. – После нападения осталось.

Его немигающий взгляд обшаривал мое лицо. Отражавшие оранжевый свет ламп, висевших позади меня, его глаза казались более красными, чем обычно. Он мне не поверил, но ничего не сказал.

Я достала из аптечки пузырек с таблетками. Взяла Райна за руку и вложила в нее пузырек.

– Держи. Они не лечат, но снимут боль, чтобы ты мог заснуть.

Не знаю, почему я не убрала руку. И почему не отступила назад, хотя он был так близко – настолько, что меня окружало тепло его тела.

Я сглотнула комок в горле и сказала:

– Прости. За то, что он с тобой сделал.

– Это не твоя вина.

И все равно. Мне так казалось, хотя я и не знала почему.

Я не отодвинулась и когда он спросил:

– Орайя, ответь мне честно. Тебе нужен для испытания Полулуния другой партнер?

Я знала, почему он спрашивает. Потому что теперь остались только я и он. Потому что ему исполосовали спину. Потому что он не мог воспользоваться крыльями.

– Другого ты найдешь легко, – продолжил он. – При нападении погибло много народу. Многие остались без партнеров. Я пойму.

Меня удивило, что ответ последовал так быстро и так четко.

– Для этого уже слишком поздно. Тебе никуда от меня не деться.

У него растянулись губы в улыбке. Кажется, искренней. Непохожей на усмешку.

– Человек и калека, – проворчал он. – Все должны остолбенеть от ужаса.

Я сама себе удивилась, когда ответила в тон ему:

– И будут правы!

Моя рука по-прежнему лежала на мозолистой ладони Райна. Его пальцы сомкнулись вокруг моих, словно молчаливо одобряя мои слова.

Всего один день.

Когда закончится Полулуние, мы станем врагами. Может быть, от этого и возникало нечто вроде близости, но уже скоро мы попытаемся убить друг друга.

Я никогда об этом не забывала.

Но сегодня на душе было особенно тяжело – оттого, что пытали Райна, оттого, что случилось с Мише, от лжи Винсента и от мрачных воспоминаний, которые всколыхнуло ощущение рта министера на моей коже. Может быть, я была слаба. Может, я была глупа.

Но, даже зная, что должна отстраниться, я этого не сделала.

Нет, я впитала прикосновение Райна, как последний глоток вина. Упиваясь тайной, постыдной слабостью.

Мише хотела остаться. Даже в этом полубессознательном, бредовом состоянии она протестовала, когда Райн уносил ее из Лунного дворца. Райн сказал мне, что у него есть друзья, которые увезут Мише из Сивринажа и позаботятся о ней, пока она не поправится. Я втайне радовалась, что Мише не только покидает Кеджари, но и вообще уезжает из Сивринажа. Я не могла отделаться от ощущения, что здесь, перед тем как станет лучше, все сначала будет намного-намного хуже.