Змеиная голова

Кажется, платье Варвары Андреевны мелькнуло в конце коридора. Лянин устремился следом, но буквально через пару шагов путь ему преградила дородная артистка, игравшая в «Мышеловке» Прасковью Федоровну Трамбецкую, выискивающую в любительских театральных кружках женихов для своих дочек.

– Валентин! Как хорошо, что я вас встретила, – начала она глубоким голосом с некоторой одышкой. – Давно хочу вам сказать. Вы все время неверно говорите свою реплику. Вы говорите «Ах, оставьте», а надо…

– Ах, оставьте! – раздраженно прервал актрису Лянин и устремился дальше по коридору.

Дверь гримуборной на втором этаже была приоткрыта. Деликатно постучавшись, Лянин просунул голову внутрь:

– Варвара Андреевна? Прошу прощения за вторжение! Мне необходимо с вами переговорить…

Не дождавшись ответа, Валентин робко ступил в комнату и обнаружил там Соломухина. Вид у него был растерянный.

– Услыхал какой-то шум, понимаешь, – объяснил он свое присутствие в чужой грим-уборной. – Как будто звали на помощь, что ли… А здесь никого нет…

Окинув комнату взглядом, Лянин кинулся к распахнутому окну, выходившему на наклонную крышу пристройки, в которой хранились театральные декорации. От сарая отъезжал крытый экипаж – на подножке стоял рослый детина.

– Смотрите! – закричал Лянин, указывая на карету. – Вы видели?

Соломухин бросился к окну.

– Что? Что там?

– Похитили… – прошептал Лянин. – Ее украли… Полиция!

Валентин бросился было к выходу, но Соломухин удержал его.

– Валентин, объясни толком!

– Ее украли! – в смятении пробормотал Лянин. – Господин сыщик именно об этом меня и предупреждал!

– Какой еще сыщик?

– Да этот драматург! Он не драматург вовсе, а чин сыскного отделения. Я был у него сегодня! Он считает, что Варваре Андреевне угрожает опасность, и просил меня проявить бдительность, а я… я… Надо ему сообщить.

Лянин опять устремился к выходу, но Соломухин усадил его в кресло и налил воды из графина.

– Погоди, ты был в полиции?

– Да! Он спрашивал про ее поклонников. Боже, Варя попала в беду – я чувствую… Ее увезли в карете! Вы видели? Там была карета! Лянин сделал глоток и собрался заплакать, но Соломухин встряхнул его за плечи, приведя в чувство.

– Прекрати истерику! Успокойся! Ты саму Варвару-то в карете видел?

– Нет.

– Ну вот видишь… Может, никуда она и не пропала. А ты разволновался.

Рассудительный тон коллеги произвел на впечатлительного артиста успокоительное воздействие. Соломухин подошел к окну, навалился пузом на подоконник, чтобы рассмотреть место, где якобы стояла карета, потом принялся закрывать окно.

– Зачем ты в полицию таскался-то?

– Он сам меня вызвал!

– Вот так «драматург»! Зачем это еще?

– Помните, всю прошлую неделю здесь шлялся нахальный господин с букетами – Кулин?

– Припоминаю.

– Вообразите, во вторник ночью его убили!

– Не может быть! – ужаснулся Соломухин.

– Представьте себе! Он был в «Пяти шарахъ» и там нашел свою смерть.

– А ты-то здесь при чем?

– Я был там в момент убийства, – не без гордости сообщил Лянин. – И видел кое-что важное. Возможно, мои показания помогут изобличить убийцу.

– Это просто невероятно!

Глава 21. Еще один труп

Из-за внезапной смерти артиста Лянина и пропажи артистки Найденовой спектакль пришлось отменить и вызвать полицию. Труп Валентина лежал в гримуборной Найденовой в луже крови под головой, натекшей из разбитого виска. Бездыханным телом уже занимался Жарков. Ардов стоял у двери. За его спиной, в коридоре, возбужденно шептались артисты и персонал. Тенор Твальберг требовал от Африканова, чтобы полиция немедленно занялась розыском фотографии его отца, которая стояла в рамке на столике в его гримуборной и вот – пропала. Африканов, зевнув, обещал приложить все силы. Уже подоспели репортеры. Распорядитель дрожащим голосом отвечал на каверзные вопросы газетчиков.

– Вы обнаружили? – обратился Ардов к Соломухину, который стоял тут же и был немало обескуражен, поминутно приглаживал волосы и поправлял фибулу на плече – он был в костюме Менелая.

– Так точно.

Ардов прикрыл дверь.

– Он был не в себе, твердил про какое-то убийство. Примчался сюда спасать Варвару. Я – следом, пытался его как-то, с позволения сказать, успокоить… Потом отлучился принести воды, а когда вернулся… – Соломухин обвел комнату глазами. – Похоже, неудачно упал?.. Виском об угол.

– Я смотрю, у вас кровь? – указал Илья Алексеевич на царский гиматий.

– А? – оглядел себя Соломухин. – Ну да. Я ведь сразу бросился к Валентину, принялся тормошить… Сами понимаете… Мы, артисты, каждый день играем смерть на сцене, но когда такое случается в жизни… Разве можно к этому быть готовым?

– Характер раны не соответствует удару об угол стола с высоты его роста, – сказал Жарков. – Здесь явно было приложено усилие.

– Убийство? – предположил Илья Алексеевич, осматривая пространство перед окном. Там, под подоконником, он приметил пятно просыпанной пудры, на котором вполне отчетливо отпечаталась набойка со срезанным ушком. Он припомнил, что видел точно такую же в сарае у Костоглота, когда осматривал голову хряка с конюхом Егором.