– Потому что лесавки всего-то мертвые голодные девки, их дочерями лешего считать принято. На людей они похожи. Страшных очень, но людей. А то… – Соня снова замолчала. Уснула на груди малышка, и девушка аккуратно достала ее из-под свитера, укладывая и покачивая на руках. Слова шли медленно, тягуче, будто она старательно подбирала подходящие, а те не спешили скользить на ум. – Я словами передать не могу. Теплом дневным дохнуло, а потом раздались шаги. Не человеческие и не звериные. Земля от них дрожала, ломались деревья. Будто рядом великан идет. Среди сосновых ветвей я увидела глаза. Большие, переливающиеся золотом. Мы долго смотрели друг на друга, я думала, с ума сойду от ужаса. Пока мне не было велено идти – голос скрипучий, как дерево на ветру, представляешь, прямо в голове. И я пошла. К рассвету я увидела огни керосиновых ламп и услышала крики деревенских. Ох и рыдала тогда мама. По морде мокрой кухонной тряпкой лупцевала и плакала. Выходит, леший мне жизнь спас, кто же, если не он, это мог быть?
– Бывали еще такие случаи? – Переходя на шепот, Смоль сдвинулась так, чтобы ее тень заслонила лицо малышки от пронзительного яркого солнца. В благодарность та одарила ее улыбкой во сне. Это заметила и Соня, мимолетом улыбнулась.
– Бывали. Славяна пропала у нас, совсем молодая, шестнадцать лет было. В змеиные свадьбы нас матери дома запирали. Суеверие или нет, но выходить за порог настрого запрещали. А она через окно и на свидание к ненаглядному Антошке. Никто этого и не знал, пока ее мама кольцо диковинное на пальце не приметила. Славяна странная совсем стала – на Антона больше не смотрела, губы тонкие кривила. И все рвалась куда-то, а куда – одной ей ведомо. Пойдешь за ней к болотам и, кажется, видишь ее-то спину, руку протяни и за плечо схватишь, а моргнешь, и нет уже. В русалочьи дни у нас, напротив, парни прячутся. Кому охота на озерном дне карасей кормить?
На последнем слове Соня шумно выдохнула, качнула еще раз Ясю и неспешно поднялась, поворачиваясь к Кате лицом. Та встала следом, в кармане под пальцами щелкнул диктофон, останавливая запись.
Профессор Соколов был прав – место это странное, мифы до сих пор жили среди людей, тесно сплетаясь с их повседневностью. Взгляд Смоль расфокусировался, мысленно она складывала рассказы Сони в приглядный чарующий текст. Останется сделать пару снимков леса помрачнее да болота – наоборот, светлее и привлекательнее. Чтоб стало понятно, чем очаровывались невесты полоза. Может быть, Катя снова зайдет к Соне, просто чуть позже, когда наверняка проснется и поест малышка. Она прошептала прощание одними губами и пошла обратно к воротам. Мир вокруг все так же щебетал и лаял на все лады, все так же тепло грело солнце. Но волнение холодило кончики пальцев, а когда за спиной послышался настойчивый голос Сони, оно, нагло вгрызаясь в кожу, поползло выше.
– Не ходили бы вы в лес, Кать. В нежить не верите, так змей побойтесь. Теплеет. Ужи просыпаются, а с ними гадюки да полозы.
И было в ее прощающемся взгляде что-то глубоко тоскливое и взрослое. Будто наперед знала: ее советом пренебрегут, люди тянутся к неизвестному, как мотыльки к свету лампы. Немногим удается выбраться целыми. Сколько же обожженных крыльев…
Смоль вынырнула из размышлений, только когда дверь бесшумно закрылась за Сониной спиной. Мотнула головой, фальшиво рассмеялась над собственными опасениями и пустыми предупреждениями селянки. И не спеша двинулась в обратный путь.
Дом Катю встретил одиноким поскрипыванием распахнутых створок окон, она выругалась через плотно стиснутые зубы. Запах в избе стоял тяжелый, все это заметили, но промораживать его столько времени? Нужно было распахнуть окна на полчаса-час, ее же не было дольше.
Заходя в комнату, Катерина убедилась: ничем не пахло. И ничего не грело. Прислонила прохладные пальцы к боку печи и огорченно застонала, отдергивая. Нужно снова топить.
Работа пошла ловко, чирикнула зажигалка, и к поленьям отправился горящий комок газеты. Она шла вымыть руки, когда доска под половиком у стола протяжно скрипнула. Пусто и как-то гулко. Смоль замерла, сделала шаг назад, а затем снова на широкий бордовый половик. Скрип повторился, заставив ее наклониться и отодвинуть ковер в сторону. Под ним оказалась дверца с западающей внутрь железной ручкой и тонким, почти неощутимым стальным засовом. Катя быстро догадалась – погреб.
Люк был тяжелым и массивным, пришлось ухватиться обеими руками и потянуть, зло ворча на женский недостаток мощи. Тот неохотно поддался и открыл темный проход, ведущий узкой деревянной лестницей вниз, в темноту. Ладони трусливо вспотели. Нагнал непрожитый детский страх темных незнакомых пространств.