Змеиные боги

И внутренний голос так искренне убеждал в опасности, так ярко рисовало ее воображение. Вот Смоль начнет спускаться по ступеням, и там раздастся шорох, а за ним смех. Низкий, истеричный, нечеловеческий. Она не замешкается, сорвется с места и побежит наверх, но руки кошмарного существа уже вцепятся в лодыжки и резко дернут. Это нечто без лица, тела, обосновавшееся в воображении, затянет ее вглубь подвала. Крышка громко захлопнется.

Поддаваясь этому порыву, Смоль шепотом ругнулась, задом попятилась от люка, находя на узкой полке над столом старую керосиновую лампу. Внутри еще бултыхалась жидкость. С четвертой попытки она ее зажгла и вернулась к зияющей темноте. Присела на корточки, опираясь ладонью о пол, заглянула внутрь. Сердце трусливо поджималось к ребрам, готовое ухнуть в желудок при любом шуме. Из темноты проступили высокие стеллажи с банками, на каждую была приклеена неровная бумажка с подписью – широким, сложно разборчивым почерком. Катя решилась и принялась спускаться. Неспешно, прислушиваясь к скрипам и шорохам. И когда на голову, громко мурлыкнув, соскочил кот, честное слово, она почти потеряла сознание. Вскрикнув, разжала руки и приземлилась на задницу, отбив копчик о твердый земляной пол. Животное бессовестно мяукнуло и, виляя пушистыми окороками, с задранным гордо хвостом двинулось вдоль стеллажей. Несмотря на пережитое, вдвоем стало не так страшно, Катя поднялась.

Оставалось радоваться, что лампу она так и сжимала сведенной от ужаса рукой – керосин не вылился, огонь не потух. А открывшаяся картина вдохновляла на мародерство. Весняна была настоящей хозяйкой – старательной и запасливой. На стеллажах высились литровые банки с вареньем, трешки с засолками, половины из которых Смоль не знала даже по названиям. У дальней стены в приподнятых над землей ящиках пахли сыростью морковь, свекла и картошка.

Она разбирала почерк женщины на компотах, когда дверца люка с шумом захлопнулась, оставляя ее в круглом пятнышке света от лампы.

Страх попытался с наскока забраться на плечи, но ноги усатой мордой коснулся кот, и тот нехотя отступил. Спрятался в темном углу, куда не добирался свет лампы. Кровожадно притаился, поджидая момент. А Катя шла и деловито подсчитывала богатства, у которых больше не было хозяина. На месяц хватит, они возьмут куда меньше половины.

В темноте Смоль пробыла совсем недолго – оживленно растирала плесень на бумажке, содержимое которой не могла прочесть. Внутри мутно плескалась белесая жидкость, но ни ягод, ни фруктов там не наблюдалось. Заскребся у лестницы кот, пронзительно мяукнул, глядя на закрытый люк, она лишь вяло отмахнулась:

– Ожидайте, сударь, сейчас я осмотрюсь здесь как следует и выйдем.

Голосить от этого сударь не прекратил. На третьем кошачьем проклятии люк со скрипом открылся. Быстро и резко, чуть не слетел с петель. Не нужно было думать, чтобы понять, кто приложил к нему богатырскую силушку. В темноту просунулась короткостриженая голова Славика, и он бесхитростно улыбнулся:

– Вот те на, а если б я домой не заскочил? Искали бы Катю долго и старательно.

– С чего бы? Люк вверх легко идет, он, конечно, тяжелый, но я бы вытянула.

Тот хмыкнул, повис на руках и, качнувшись, спрыгнул на пол. Тут же выругался и похромал к ней. Вот уж где видано – сила есть, ума не надо. Смоль готова была поклясться, что услышала хруст его коленных чашечек.

– Девочка, тебя кто-то бережно на крючок прикрыл. Подшутить, наверное, вздумал.

– Тут и думать долго не надо кто.

Славик понимающе кивнул, подошел, нагло отодвинул Катю бедром от стеллажа и склонился над исследуемыми трехлитровыми банками. С каждым мгновением его голос все больше проникался нежностью, казалось, он вот-вот растрогается и пустит скупую слезу.

– А это у нас что за радость? Смоль, ты наша спасительница, смотри, настоечки, самогоночка.

Интерес Кати к банкам тут же схлынул, фыркая, она зашагала обратно к солянкам и маринованным грибам, указывая на них с такой гордостью, с которой мать показывает свое сверх меры умное дитя.

– Ты не на те полки смотришь, Слава.

– Обожаю я твою серьезность. Мне же больше достанется.

Он даже не обернулся, с довольным пыхтением подхватил светло-розовую трешку, которую Смоль приняла за вишневый компот, а по пути к люку загреб ее второй рукой в объятия, вжимая носом в широкую грудь. Воздух перекрыло сразу, а парень звонко чмокал ее макушку, заканчивая гнусное дело, которое не завершил на улице ветер. Теперь абсолютно точно на голове у Смоль будет гнездо, с которым расческа справится нескоро. Возмущения звучали гнусаво, но очень искренне. Упираясь в плечи Елизарова, она попыталась оттолкнуть растроганную громаду мышц от себя.

– Вандал! Слава, дышать не могу!

Неизвестно, что произошло бы раньше: отпустил бы ее Вячеслав или она потеряла бы сознание от недостатка кислорода, но наверху зазвучал голос, заставивший парня с блаженным вздохом разжать руку и начать подниматься по лестнице. На них выглядывали два лица. Одно Смоль с радостью б вовек не видела.

– Посмотри, Бестужев, она тебе уже изменяет. Стоило на день из виду упустить.