Змеиные боги

Она услышала звон, звон ли это? Что-то оцарапало щеки, завизжало, разжал зубы на ноге банник. Затрещала под напором дверь. Ей уже не было больно, стало легко, плечи обхватили чьи-то ледяные руки.

– Смоль! Смоль!

Темнота к ней милосердна.

А Бестужев почти сошел с ума, пока они на пару с Елизаровым ломали дверь. Проклятая будто вросла в сруб дверного косяка и не поддавалась. За ней слышались испуганные крики Смоль – протяжные, перебивающиеся отчаянным рыданием. Его почти разодрало этими жалобными звонкими криками. Саша почти умер по эту сторону двери, зло вбиваясь в нее плечом, сдирая глотку яростными ругательствами. Он звал Смоль, а она неожиданно замолчала.

И видит Господь, если где-то он есть: когда дверь распахнулась, Бестужев почти рухнул на колени. Влетел по инерции, запнулся о горячие валуны и ударился в них ладонями – инстинктивно отдернул, отстраненно замечая, как быстро прикипело мясо к раскаленному камню. И тут же вскочил, нашаривая взглядом Катю. Она лежала на пологе – не красная, почти бордовая, засыпанная осколками стекла, с неестественно вывернутым плечом и волдырями на коже. Мокрые волосы прилипали к щекам и носу, застилали закрытые глаза.

А рядом в груде стекла из разбитого окошка сидел проклятый деревенский ублюдок, уничтоживший их взаимопонимание. Щек равнодушно стянул через горло свитер и принялся смахивать им осколки – расчищал место, чтобы приподняться над бессознательной Смоль, с громким неестественным щелчком нажимая на вывернутое плечо. В глазах Бестужева потемнело, но она даже не дернулась.

Жар камней доставал до ног через толстые подошвы кроссовок, в остатки воздуха вплелся едкий запах плавленой резины. Лишь сделав несколько шагов глубже в парилку, Саша понял, насколько же там было душно. Пар трусливо рассеивался по полу, вылетал тонкими клубами в окно, но горло продрал кашель. Дышать здесь было совершенно нечем.

Когда пар рассеялся достаточно, чтобы увидеть Катю четко, Щек уже соскочил с полога и собирался ее поднять. Бестужев не позволил – сократил оставшееся расстояние в четыре широких шага и молча оттолкнул его отбитым плечом. Тот пошатнулся, но устоял, равнодушно уступая ему место. Засуетился за спиной Славик, ища, чем можно прикрыть наготу Катерины.

– Ее нужно отсюда перенести.

Щек говорил спокойно, поучительно. И от этой невесомой высокомерности Саше хотелось вздернуть вверх губу, выплеснуть свое раздражение. Хотелось послать его к черту. Нет, гораздо дальше – куда-нибудь, откуда он уже не сможет выбраться, не будет травить его существование. Забота чужого человека о Смоль казалась неуместной, какой-то извращенной – так бережно отряхивали от грязи любимую игрушку. Без замирания и волнения убеждались, что она не сломана. Щек был совершенно спокоен. А Бестужев уже привык считать Катю своей.

Саша наклонился, подхватил Смоль, кожа на руках поцарапалась о битую крошку стекла, но боли не было – лишь давящая на грудину тревога. Катя не просто горячая – пылающая. Поверхностное дыхание заставляло тонкие ребра ходить ходуном, глазные яблоки под веками мелко дергались, распахнутые губы потрескались. Слишком плохо. Ноги сами понесли его к выходу, пока взгляд цеплялся за каждую искаженную черту и патологическую неправильность.

За спиной что-то происходило, но ему было плевать. Незнакомый высокий голос визжал, заходился в истерике:

– Моя жертва, моя! Заслужила девица, пар хотела, пар получила. Мое, отдай! – Из-под полога рывком вытянулась тощая дряблая рука, поцарапала штанину в попытке остановить. Саша даже не обернулся. Не увидел, как наклонился к пологу Щек и процедил что-то через стиснутые зубы непонятному существу, начинающему истошно выть и биться косматой головой о доски пола. Бестужев позволил Славику накинуть на Катю длинную белую простынь. Взгляд того уже был прикован к пологу и стоящему на четвереньках Щеку, к широкому размаху лопаток и хищно расставленным рукам, пальцы которых зло впивались в доски пола. Славик коротко хлопнул Сашу по плечу и почти побежал к деревенскому – любопытства у него не отнять.

Невольно повторяя позу Щека, Елизаров опустился на четвереньки, пригибая голову к полу. Прямо у полога, не задумываясь об опасности и смешно оттопыривая задницу. Саша не мог увидеть его лица, но судя по непривычно дрожащему басу, увиденное товарища впечатлило. Послышалось тихое шуршание – должно быть, отшатнувшись, он упал и продолжил пятиться:

– Какого черта… Это же… Это!

– Банник. Разве вас не предупреждали, что он опасен? Почему ее отпустили ночью? – Щек говорил равнодушно, его голос приближался, за спиной слышались шаги. Повернув голову, Бестужев с раздражением заметил, что тот его нагоняет. Ореховые немигающие глаза были прикованы к бессознательной Смоль.