Змеиный король

– Меня вызвали в суд. Что я мог сделать? Отказаться? Судья отправил бы меня в тюрьму.

Мать наставила на него палец.

– Ты мог сказать, что это твое. Подростка не стали бы судить. Твой отец сейчас был бы на свободе, если бы ты так поступил.

Дилл был ошеломлен. Сердце болело так, словно в него воткнули винтоверт.

– То есть солгать? Я принес присягу, Я на Библии поклялся, что буду говорить правду. Я сказал только, что это не мое. Я не говорил, что это папино. Я не свидетельствовал против него. Я говорил за себя.

– Я и не просила лгать, – тихо сказала его мать и отвела взгляд.

Дилл схватил ее за руку и развернул к себе лицом.

– Что ты имеешь в виду? – прошептал он. – Что ты хочешь этим сказать? Ты думаешь, я мог искренне сказать, что это извращенское дерьмо – мое? Ты думаешь…

Она влепила ему пощечину.

– Не смей ругаться в этом доме.

Его лицо словно ошпарили в том месте, где его коснулась ее ладонь. Не показывай ей своих слез. Не показывай слез.

– Так вот что ты обо мне думала все это время? Что я скачал это дерьмо, а потом встал и солгал, переложив вину на отца? Вот какого ты обо мне мнения?

Не плачь.

Ее глаза горели, безжалостные, порицающие.

– Я думаю, что все мы грешники. В ином случае нам был бы не нужен Иисус. Но змеи никогда не ошибались. Если бы твой отец не был чист душой, он бы сейчас не в тюрьме оказался – он был бы мертв. Змеи покончили бы с ним или яд. Но ты ни разу не прошел этот тест. Ты никогда не поднимал змею. Так спроси меня: если выбирать между тобой и твоим отцом, кого, по моему мнению, заманил в свои сети Люцифер? Бог уже дал мне ответ. Мне не нужно гадать.

Диллу не хватало воздуха. Его желудок скрутило.

– А как же Кайли Уилльямс, а? – заорал он. – Как насчет нее? Когда она призналась, что отец задержал ее вечером после церкви, изъявив желание поговорить с ней о сексе? Она тоже лгала? Ей было одиннадцать лет. Ее семье пришлось из-за этого переехать. Ее брат был моим другом.

– Преподать урок о сексе девочке из своей паствы, пока она не попала в беду, – не преступление, и именно поэтому отцу ничего не предъявили. Мы с тобой оба знаем, что Кайли рано повзрослела. Ей нужны были наставления – или она забеременела бы в старших классах, как…

– Как кто?

Его мать повернулась к двери.

– Твоими усилиями отец сейчас в тюрьме. Если бы не ты, он был бы с нами. Если бы не ты, я не попала бы в аварию на обратном пути из тюрьмы и у меня сейчас не болели бы спина и шея. А ты еще имеешь наглость рассуждать о том, как ускачешь в колледж, а меня оставишь здесь разгребать все, что ты натворил. Я не хочу больше обсуждать это. Ты поедешь к отцу, дашь ему утешение за все, что сделал. Ты обязан ему и обязан мне. У тебя есть свои собственные долги.

– Это разрушило мою жизнь. Хоть я и сказал, что это не мое, моя жизнь теперь разрушена. В глазах других я виновен, и я живу с этим. Мне не позволят это забыть.

Мать сверлила его взглядом: угрюмым, немигающим.

– Ты по-прежнему забываешь, что эта жизнь – ничто. Значение имеет только следующая. Мне хотелось бы, чтобы ты об этом помнил.

И она ушла.

Дилл рухнул на диван, схватившись руками за волосы. Ему хотелось блевать. Слезы, сдерживаемые все это время, бурным потоком хлынули из глаз, потекли по щекам. Он закричал – ему понравилось. Он закричал снова, ударил кулаком по дивану, еще раз, еще и еще. Схватив лампу со стола, занес руку, собираясь швырнуть ее в стену. Его удержало лишь осознание, что длинными зимними вечерами он пишет песни под этой лампой. Он поставил ее на стол, лег на пол посреди комнаты в позу зародыша и зарыдал, вдыхая запах провонявшего плесенью ковра.

Слава богу, доктор Бланкеншип оказался таким же пунктуальным, как и его дочь, поэтому у Дилла было лишних двадцать минут на то, чтобы успокоиться и умыться. Краснота и припухлость вокруг глаз почти сошли. Выглядел он не очень, но впечатление было, скорее, такое, будто он не спал прошлой ночью, а не ссорился с матерью после того, как она обвинила его в том, что он извращенец и упек своего отца за решетку.

Доктор Бланкеншип приехал на «приусе», который взял на замену первому, отданному Лидии. Дилл сел в машину. Из динамиков звучали рождественские песни.

– Спасибо, доктор Бланкеншип. Если вам неудобно, можем не ехать – без проблем.

– Будь любезен, называй меня Денни. Я тебе это уже много раз говорил. И – нет, все нормально.

– Говорите смело, даже если хоть чуточку неудобно.

– Никаких проблем, Дилл.

Он не понял.

* * *

Голые ветви деревьев, окружавших здание тюрьмы, казались скелетами на фоне серого, как сталь, декабрьского неба. Они выглядели такими же иссушенными и безжизненными, каким ощущал себя Дилл.

Доктор Бланкеншип высадил Дилла, сказав ему, чтобы позвонил, когда закончит. Теперь надо войти в тюрьму, миновать охрану, затем в комнату для посетителей и ждать.

Когда появился отец, Дилл попытался выдавить из себя улыбку.

– Привет, пап. С Рождеством.

– И тебя с Рождеством.