Змеиный король

Снаружи, под чернеющим небом, Дилл казался еще более бледным и потухшим, чем обычно. Что-то в нем казалось эфемерным. Словно он таял прямо у нее на глазах, исчезал, уменьшался, растворялся. А она просто смотрела на это, связанная по рукам и ногам и совершенно бессильная.

* * *

Они пошли на кладбище, чтобы оставить Трэвису его книгу. Приближалась гроза, и теплый ветер сдувал белые лепестки на дорогу, где они лежали, павшие и прекрасные.

33 Дилл

Психолог порекомендовал ему изливать свое горе в песнях. Дилл решил попробовать. Он сидел на диване, а перед ним лежал почти пустой лист. Музыка была словно погребена в нем. Он апатично бил по струнам. Один и тот же аккорд, снова и снова. В отчаянии дернул струны с силой, будто мог вырвать из себя музыку, раскопать ее силой.

Одна из струн порвалась со скребущим, дребезжащим звуком. Он не менял их с конкурса талантов. Пару секунд он непонимающе смотрел на порванную струну, а потом швырнул гитару на диван, рядом с собой. Откинулся назад и уставился в окно, на темнеющее сумеречное небо. Он подумал было написать Лидии, но ему не хотелось шевелиться. Да и пора привыкать к тому, что в такие вечера ее не будет рядом.

Дилл сидел и силился представить, какой будет его жизнь через год, вообразить себя счастливым, полным надежд, свои чувства – в другом цвете, а не в приглушенно-сером. Так прошло некоторое время, а потом он решил, что лучше ему пойти спать: может, хотя бы во сне он не будет грезить ни о чем.

Встав с дивана, он увидел машину, подъехавшую к его дому. Это был «форд», принадлежащий маме Трэвиса. Из автомобиля вышла миссис Бохэннон и нетвердой походкой направилась к его дому, запахнув пальто и поглядывая по сторонам.

Дилл не помнил, чтобы миссис Бохэннон заезжала к ним хоть раз. Это было странно.

Он включил свет на крыльце и распахнул дверь, не дав ей возможности постучать. Она замерла перед дверью с открытым ртом, как будто Дилл лишил ее тех нескольких секунд, за которые она надеялась собраться с мыслями.

– Дилл.

– Здравствуйте, миссис Бохэннон. Хотите… войти?

Она улыбнулась – неловко, неубедительно. На лице у нее, похоже, был толстый слой макияжа, больше обычного, а глаза казались красными.

– Можно? Твоя мама дома?

Дилл отошел в сторону и жестом пригласил ее в дом.

– Она еще на работе. Будет примерно через полчаса. Вы хотели ее увидеть?

Миссис Бохэннон вошла и пригладила волосы. Дилл закрыл входную дверь.

– Нет… нет, на самом деле я к тебе пришла.

– О, ладно. Хотите присесть? – Дилл торопливо подошел к дивану и убрал гитару.

– Может быть, но только на минутку. Я действительно тороплюсь. – Она села и глубоко вздохнула. – Как ты, Дилл?

– Я… – Дилл хотел сказать, что все нормально, но не смог. Взгляд миссис Бохэннон был таким израненным, кровоточащим, и он понял, что не сможет лгать. – Я не в порядке, не хорошо. Так и не пришел в себя с тех пор… с тех пор как Трэвис.

Ее глаза наполнились слезами. Она отвела взгляд, заморгала, потом снова посмотрела на Дилла.

– Я – тоже. Мне просто нужно было поговорить сегодня с кем-нибудь, кто его знал. И я хотела проведать тебя и поблагодарить еще раз за то, что ты был ему таким хорошим другом. Знаю, что у него было не много друзей. Дети жестоки к тем, кто другой, а он был другим. Извини, что я так сумбурно.

– Не извиняйтесь. – Дилл почувствовал, как в горле встал ком.

Миссис Бохэннон издала невольный всхлип и поднесла ко рту ладонь.

– Я как могла старалась быть ему хорошей матерью.

– Я знаю. Он говорил, что вы – очень хорошая мать.

Она склонила голову и закрыла глаза рукой, пытаясь успокоиться. Когда она снова посмотрела на Дилла, он увидел на ее лице черные подтеки от туши.

– Однажды – Трэвису, наверное, было тогда лет шесть – мы поехали к моей сестре в Луисвилл. По пути, на шоссе, увидели чей-то ботинок. И Трэвис сказал: «Мама, разве этому ботинку не будет одиноко?» Он так себя накрутил, что расплакался. И, конечно же, Клинт с Мэттом решили, что это самая забавная шутка на свете. Они все смеялись и смеялись. Не по-злому. Клинт тогда был добрее. Они просто не поняли. Но таким был мой Трэвис. У меня осталось столько таких воспоминаний.

Она достала из кармана платок и вытерла глаза.

– Это так на него похоже.

– Я всегда считала Мэтта храбрым и сильным, а Трэвиса – нежным и мягким. А оказалось, что Трэвис и нежный, и мягкий, и храбрый, и сильный. – Она помолчала. – Но их обоих больше нет. Я больше не мать.

Дилл и миссис Бохэннон молча смотрели друг на друга, потом обнялись и, плача, просидели так очень долго – казалось, будто прошел целый час.

Наконец миссис Бохэннон глубоко вздохнула, вытерла глаза и посмотрела на часы.

– Мне пора. Спасибо, Дилл, за этот разговор и за все. Я так понимаю, здесь Трэвис жил после того, как…

Дилл кивнул.

– Пожалуйста.

Он проводил ее до двери. Миссис Бохэннон пошла по дорожке к машине. При свете фонаря на крыльце Дилл заметил, что ее машина кое-как забита сумками, одеждой и прочими вещами. И он все понял.

– Миссис Бохэннон.

Она повернулась. По ее щекам текли слезы.