Змеиный перевал

Наконец мы вышли к повороту, откуда тропа вела вниз, к Полям Утесов, а дальше на восток вверх по склону. Некоторое время мы пробирались над долиной и смогли оценить ее глубину и размах. Она заканчивалась мощным водным потоком, бившим из глубины горы. Еще выше пролегала тропа, по которой к нам спешили Джойс и Дик.

До этого момента мы с Норой почти не говорили между собой. Напряжение было слишком сильным, мы понимали мысли и чувства друг друга без слов. Теперь отец и дочь смогли обняться. Он прижал ее к груди, целовал в голову, плакал, а Дик сжал мою руку в волнении. Потом Джойс отпустил дочь и обнял меня, он благодарил Бога и за мое спасение, а Нора подошла к Дику и мягко, трогательно приобняла его и поцеловала в щеку. Дальше мы пошли вместе — насколько возможно быстрее — и чувствовали себя счастливыми, хотя странно говорить о счастье в столь ужасном пейзаже, после пережитого потрясения. Нора шла между отцом и мной и обоих держала за руки, а Дик следовал с другой стороны от меня. На пороге дома нас ждала мисс Джойс — белая как мел, на грани обморока. Завидев нас, она бросилась навстречу и обняла Нору, и две женщины долго стояли так, не выпуская друга из объятий. Потом тетушка приветствовала всех нас, прикасаясь, обнимая, целуя всех нас, даже Дика, словно желая убедиться, что мы все тут, перед ней, наяву. Потом поправила сбившийся платок, вздохнула и опустила голову на плечо брата, успокоившись.

Потом мы говорили и говорили, взахлеб рассказывая ей и друг другу нашу историю, снова переживая моменты смертельной опасности. Мне хотелось, чтобы все знали, как Нора спасла мне жизнь, как отважно она бросилась на помощь отцу и потом боролась за свою жизнь. Она как будто только теперь увидела всю степень угрозы, губы ее побелели, и она обмякла и повалилась, теряя сознание, — я едва успел подхватить ее. Очнувшись, она припала ко мне, спрятала лицо у меня на груди и расплакалась.

Но еще прежде чем мы вошли в дом, она вновь встрепенулась и внезапно спросила, словно очнувшись от сна:

— Артур! С ним все в порядке?

Наконец я помог ей сесть в старое кресло у камина, согревая ее ледяные руки и украдкой смахивая слезы — я надеялся, что их никто не замечает. Мисс Джойс взяла на себя заботы хозяйки дома — бросилась топить очаг, повесила над ним чайник на цепи, согрела виски-пунш, и вскоре мы смогли оценить его целительное воздействие.

Затем мисс Джойс отвела Нору помыться и сменить одежду, а мы с Диком и Джойсом тоже занялись своим видом, подшучивая друг над другом и освобождаясь от накопившейся усталости и тревоги. А потом мисс Джойс взялась готовить завтрак — надо признать, исключительно плотный.

Нора появилась к столу, сияя чистотой и свежестью. Она надела серый жакет и «воскресное» красное платье, черные волосы собрала в элегантный валик вокруг тонкого прекрасного лица, единственное, от чего мое сердце болезненно сжалось, — ссадина на ее белоснежном лбу, там, где Мердок ударил ее о камень. Она заметила мой взгляд и отвела глаза, а когда я подошел и поцеловал ее, посмотрела на меня и прошептала так, чтобы никто, кроме меня, не услышал:

Тише, тише, милый! Простим этого несчастного за его зло, он и так слишком дорого за него заплатил.

Тогда я сжал ее ладони и поцеловал запястья, а остальные тем временем весело болтали между собой. Она смутилась и отняла руки.

О, Нора! Я хочу поцеловать их — эти руки, благородные руки, которые спасли мне жизнь! — и я снова поцеловал их, и на этот раз она не возражала.

Эй, дочка, — окликнул ее Джойс. — Он правильно делает, что руки тебе целует! Похоже, что этот парень сегодня воскрес и встал из темной могилы к свету утра!

И мы все благодарны за это прекрасным рукам, — добавил Дик. — Артур для всех нас очень дорог.

Тут мисс Джойс позвала нас завтракать, и мы смогли принять наступающий день с его радостями, с его светом и надеждами. И Джойс сказал веско и серьезно:

Пойдем за стол! Надо подкрепиться и воздать хвалы Всемогущему Богу за его благосклонность к нам. И помолимся за пропащую бедную душу, принявшую столь страшную смерть. Да простит его Господь!

Мы помолчали, и мир снизошел в наши сердца, и хотя мрачные воспоминания не могли так легко покинуть нас, глубоко запечатлевшись в наших душах, в тот момент мы все испытывали одно общее чувство — благодарность.