Змеиный поцелуй

Табор спит, но не спит старый нат — вождь кочующих натов. Смотрит на горящий костёр, будто читает по пламени. Щёлкнула веточка под чьей-то осторожной ступнёй, и старый нат тяжело поднял глаза.

— Я слышала, Сарасака, — присаживаясь, сказала Мара, — что ты знаком с древними обрядами и можешь заговорить всех змей в округе.

Сарасака долго молчал. Он знал обряды тех древних времён, когда наты ещё вели оседлый образ жизни. Мара отчаялась услышать ответ. Нат поднял с земли сухую ветку и бросил в костёр. Смотрел, как занимается она огнём.

— У меня есть ожерелье, — сказала Мара, когда веточка догорела. — Ожерелье досталось мне от матери, а ей — от её матери. Если верить им, что оно такое ценное, ты, Сарасака, на него сможешь купить себе коня, не хуже, чем у белого ятри.

— Змея не подпускает тебя к ятри? — спросил вождь, с недоверием посматривая на Мару. Та глубоко кивнула и, глядя на вождя, положила голову себе на колени. Её длинные волосы, выбеленные лунным светом, коснулись земли. Мара боялась, что вождь уличит её во лжи, что скажет, нет никакой змеи с девичьим сердцем. И Мара сказала:

— Всё тело моё горит, Сарасака! И я умру, если не утолю мою страсть!

— Утром, — пообещал вождь. От старости его голос был скрипуч, как голос попугая. — У белого ятри хороший конь. Длина головы коня тридцать два пальца, длина туловища — сто шестьдесят пальцев, высота — восемьдесят пальцев. Очень хороший конь у белого ятри! Высших кровей конь!

А на следующее утро посреди гладкой возвышенности, окружённой лесистыми холмами, совсем рядом с деревней, вырыли большую яму и накидали в неё камней. Сарасака сложил из них жертвенник. Мара поднялась на холм и остановилась на каменистом выступе, нависающем над поляной. Вдали, за лесом, были видны край деревни с восьмискатной крышей судейского дома, река, как раз то место, где сжигали умерших. Мара наблюдала за старым вождём, который на дне ямы обкладывал камни жертвенника хворостом. Средь бела дня Сарасака развёл гигантский костёр и, выбравшись из ямы, опустился на колени, повернувшись лицом на север, вскинул руки и стал молиться только ему одному известным богам. Мара замерла.

Время шло, но внизу ничего не происходило. Дрожащее марево чуть искажало коленопреклонённую фигуру. Сарасака поднимал руки горе, падал ниц, указывал рукой на пылающий жертвенник, но тщетно. Мара мерила каменный мыс шажками. «У него ничего не получается», — усмехнулась Мара. Она уже ступила на тропинку, чтобы сойти вниз, и вдруг на другой стороне поляны увидела…

— Змеи?! — удивлённо прошептала Мара.

Из леса выползало великое множество змей. Медленно, точно нехотя, они приближались к яме с жертвенником. Некоторые из гадов пытались повернуть обратно, но невидимая сила перегибала их и направляла к огню. Зловещее шуршание послышалось совсем рядом. Трава вокруг каменного выступа зашевелилась. Ползли змеи. Земля внизу, казалось, ожила. Как речная вода огибает островок, так ползущие огибали молящегося вождя. Змеи падали в яму, и запах палёного вскоре достиг утёса, на котором застыла поражённая Мара. С молчаливым преклонением смотрела она вниз на Сарасаку.

И вот он поднялся и, подойдя к каменному выступу, крикнул Маре:

— Пространство, на котором слышится мычание буйволицы, очищено от змей.

5

С детства привыкла Мара к кочевой жизни, кострам, звукам наковальни, лаю собак и мычанию буйволиц. Племя кочевало по Ындии. Неподалёку от деревень наты разбивали свои лагеря, ставя пёстрые незатейливые шатры. В разноцветных лохмотьях входили наты в деревню под весёлые звуки наггары[14], под скрип телег, под приветливый галдёж деревенской голопузой детворы, под растерянный лай собак. Одни из натов пели, другие плясали, были среди них и акробаты, умеющие танцевать на канате, который натягивали между бамбуковыми шестами. Вождь Сарасака научил Мару заклинать змей, и в этом ремесле она достигла совершенства. И ещё долго развлекала бы она деревенских ротозеев, приторговывала бы опиумом, но одна случайность изменила всю её жизнь.

В городе на морском побережье, где наты давали представление, на зрелищной площадке, Мара увидела пророка Ишара. Должно быть, благочестивым поведением в своих прошлых жизнях пророк заслужил красноречие и уважение людей. Говорили, что он женат на изгнанной принцессе, хотя сам принадлежал к низшей касте. Он высмеивал касты, но, главное, веще говорил о том времени, когда все религии объединятся в одну вселенскую веру в единого Бога. Мара без удивления слушала пророка, а после проповеди подошла к нему. Кончик чалмы Ишара точно рог торчал над ушной раковиной с замысловатым узором. Мара сказала пророку, что сама много раз думала так, как он говорил, но не решалась поверить себе. Высоченный Ишар улыбнулся так, как всегда улыбался тем, кто внял его проповеди, и сказал:

— Доверяй себе! Смелее! У тебя, дева, большое будущее! Ты — не простой человек, — пророк посулил Маре трудную, но счастливую жизнь. И продолжил: — Тебя полюбит сын брахмана, и ты станешь его женой, когда он будет жрецом новой объединённой религии!