Значит, я умерла

– Видимо, она рылась в вещах Кэролайн, – сказала Адина. – Позже я спросила об этом Кэролайн, но та сказала, что все нормально, что они со свекровью все обсудили и выяснили. И добавила, что Урсула на ее стороне.

– Ну хоть так, и то хорошо.

– Но в тот же день Кэролайн попросила меня сделать паспорта для нее и Тедди, – закончила Адина. – По ее словам, это не семья, а греческая трагедия какая-то, и поэтому она хотела увезти от них сына подальше.

Глава 34

Тео

Инстинкт требовал от меня прыгнуть в ближайший самолет и лететь в Нью-Йорк, чтобы задушить там Харриса голыми руками. Но ненавидеть его было просто, а ведь у меня были теперь все причины полагать, что моя сестра и отец также причастны к убийству. В конце концов, сестра была тогда в Берлине, а отец лгал мне, будто я звал его на помощь. А еще я испытывал невероятное облегчение: после стольких лет, прожитых с мыслью, что я – убийца, меня будто выпустили из тюрьмы на волю. Правда, Бадем не видел, кто и как убил Мирей, но я был уверен: это сделал Харрис. Оставалось только найти ответ на вопрос, по чьему плану он действовал. Ну и не следовало возвращаться в Нью-Йорк, опираясь лишь на слова недужного наркомана в качестве доказательства. Нужно было что-то более основательное.

Клауса фон Штрома я не видел четыре года и не имел понятия, где он, зато знал, как выйти с ним на связь. Я набрал номер его пейджера и стал ждать. Не прошло и четверти часа, как мне перезвонил один из его подручных.

– Это Тео Трэкстон, – сказал я ему. – Я в Берлине; мне надо видеть Клауса, и как можно скорее.

Полчаса спустя звонок повторился.

– Клаус заедет за вами в отель к семи тридцати. Будьте одеты к ужину.

Только повесив трубку, я понял, что не сказал, где остановился. Но это было неважно. Берлин – город Клауса, он здесь хозяин.

* * *

В назначенное время меня ждал у отеля черный «Мерседес». Водитель распахнул дверцу, и я сел. Машина была пуста.

– Как я понимаю, Клаус ждет меня в ресторане? – спросил я по-английски у шофера, когда тот вернулся на свое место. На вид ему было лет девятнадцать-двадцать, смуглая кожа, темные волосы.

– Да, сэр, – ответил он.

Поездка до Митте заняла пятнадцать минут. Я снова увидел Бранденбургские ворота – на этот раз в ярком вечернем освещении, то есть такими, какими я их помнил, – прокатился по роскошной Унтер-ден-Линден. Оттуда водитель свернул направо, на Фридрихштрассе, и еще раз направо, на Беренштрассе, где внезапно остановился у какого-то переулка.

– Приехали, сэр.

– Где же ресторан?

– Приехали, сэр, – повторил парень. Помощи от него ждать не приходилось. Я вышел из машины.

Если на улице было, скажем так, темновато, то вход в проулок и вовсе зиял отталкивающей чернотой. В дальнем конце проулка мерцала звездочка, и я пошел прямо на нее. Подойдя ближе, увидел, что это фонарь горит над разгрузочной площадкой какого-то магазина, в тот момент пустой. Пройдя площадку насквозь, я увидел слева другой проулок, плотно заставленный красными и синими баками для мусора. Если Клаус задумал меня убить и избавиться от трупа, то лучшего места, чем это, и желать нечего. Я глубоко вдохнул – мой нос немедленно дал мне понять, что напрасно – и двинулся вперед.

Проулок с мусорными баками упирался в железную дверь, над которой горели две лампочки. На стене рядом была кнопка звонка, без надписи. Я нажал на нее и стал ждать. Скоро внутри зажужжало; я толкнул дверь, она распахнулась.

Внутри было почти то же, что и снаружи. Раздвинув черные бархатные занавеси, я оказался в плохо освещенной комнате. За деревянной стойкой стояли двое.

– Я ужинаю здесь с Клаусом фон Штромом, – по-английски объявил я.

– Лестница направо, – ответил один из двоих. – Он вас ждет.

Его слова зловещим эхом отзывались у меня в голове, пока я поднимался по лестнице. После темноты и безлюдья переулков шумный ресторанный зал поразил меня неприятно. Видимо, здесь был когда-то цех, но теперь его стены покрасили белым, а по потолку развесили большие серебристые сферы. Пространство ресторана освещалось цилиндрическими лампами и бра, а блестящие металлические трубы, тянувшиеся от потолка до пола, отражали и усиливали их свет. Одну стену занимал гигантский постер со словом ficken, аналогом английского fuck; других потуг на искусство там не было.

Клаус ждал меня, сидя на красной бархатной банкетке. При моем приближении он широко улыбнулся, встал и пожал мне руку.

– Мой дорогой Тео, сколько лет, сколько зим… Как приятно видеть тебя в отличной форме! – Он пригасил улыбку. – Позволь мне выразить тебе глубочайшие соболезнования по поводу смерти твоей жены. Я видел ее всего раз, на вашей свадьбе, но помню, что она была прелестная женщина.

– Спасибо.

Я разглядывал его, пока мы садились за стол в уголке ресторанного зала, куда как будто даже не проникал общий шум. Насколько я знал, Клаус был самым близким другом моего отца. Почти ровесники – обоим слегка за семьдесят – и полные противоположности внешне: отец – балагур и живчик, Клаус, напротив, молчаливый, себе на уме, бывший офицер Штази; оба были закоренелыми негодяями внутри.