Значит, я умерла

Мы поехали туда на двух машинах – я с отцом, а Тео на своей. До выезда из города мы в основном молчали. В последний раз я ездила с отцом лет десять тому назад и теперь чувствовала себя странно, потому что ощущение было, в общем-то, знакомым. Как будто взрослую меня перенесли в прошлое, только тогда меня и отца разъединял мой постоянный страх из-за драк родителей, а теперь нас объединяла общая тревога за Тедди.

– В чем тогда было дело? – первой не выдержала я. – Ну когда тебе пришлось забрать Каро из дома Бена?

– Она не приехала домой в свой день рождения. Прошло две недели, а Каро не появлялась. На нее это было не похоже, – сказал он.

– А по телефону вы разговаривали?

– Да, она звонила, мы болтали, но недолго, о работе и всяком таком. Ничего серьезного. – Он помолчал. – Она никогда ни на что не жаловалась.

– Так что случилось?

– Я подумал: «Странно это все». Твоя мать считала, что я преувеличиваю. Она встречала этого Бена, и он ей понравился. А мне, честно сказать, не очень.

– Слишком мачо?

– Слишком позер. Только и делал, что болтал о своих подвигах.

– И что случилось, когда ты приехал к ним?

– Каро была в бешенстве. «Этот козел украл мою работу», – сказала она мне.

– Бен украл у нее работу? Но разве он не получил Пулитцеровскую премию?

– Получил, и как раз за ту самую статью, материал для которой собрала Каро. И написала ее тоже она. Но ничего за это не получила. – Отец покачал головой. – Я думал, Каро его задушит, но его не оказалось дома. Она попросила меня подождать, собрала вещички и укатила со мной. Даже записки ему не оставила.

– Надо же… – Я смотрела на дорогу. – А мне она никогда и словом об этой истории не обмолвилась.

– Кроули умеют хранить секреты, но совсем не умеют просить о помощи.

– Но тогда зачем она опять с ним связалась, вот что мне непонятно.

– Он, конечно, подлец, но пальцем тогда ее не тронул. – Отец помолчал. – Ты наверняка хочешь спросить то же самое о матери.

Он был прав, только раньше мы с ним никогда об этом не разговаривали.

– Я не понимаю, как она могла все тебе прощать. Я думала, мама уйдет от тебя когда-нибудь, но она так этого и не сделала.

– Сам не понимаю, почему она меня не бросила, – сказал он. – Я был дерьмом. Я ее не стоил.

– Почему ты ее бил? – Это был вопрос, на который мне всегда хотелось узнать ответ.

– Я и сам давно себя об этом спрашиваю. Моя первая терапия была именно на эту тему – я учился контролировать гнев. Ну ты знаешь – досчитать до тридцати, глубоко вдохнуть – выдохнуть, отвлечься, начать думать о другом… Но это все было как пластырь против гангрены. Дело было не в гневе как таковом, а в том, что я считал себя вправе давать ему выход.

Его слова эхом отозвались в самой глубине моего «я». Надо же, мы никогда еще так с ним не говорили. Может, все дело было в том, что мы оба глядели на дорогу, а не друг на друга.

– Почему ты уверен, что теперь ты изменился? – спросила я.

– Я не уверен, я надеюсь, – был ответ. – Раз в неделю я хожу на групповые занятия. Не пью и по барам не хожу, так что с драками в барах тоже завязал. Последние годы мы с твоей матерью жили хорошо, вот только она болела, и многое меж нами стало по-другому. Иногда я думаю – что если б я встретил еще женщину, как бы все было. Но я боюсь узнать.

Со смерти моей матери прошло почти четыре года, а я даже не знала, что мой отец по-прежнему живет один, как и я. В моем случае причиной одиночества было недоверие к людям, но и к себе тоже. Ну перепихнуться разок еще куда ни шло, с этим я справлялась. Но длительные отношения меня пугали.

– Когда меня кто-то обижает, мне первым делом хочется его убить, – призналась я.

– Это потому, что ты такая же, как я, – он вздохнул. – А я всегда ненавидел отца. Он причинял столько бед людям, которых я любил больше всего на свете… Я рос и мечтал его убить.

– Он избивал твою мать? – Я никогда раньше даже не слышала об этом.

– Да. И меня, и моего брата.

– И что, ты дал ему сдачи?

– Ага, в семнадцать, – сказал отец. – Он начал меня бить, а я – его. Но он был сильнее и чуть дух из меня не вышиб, а потом вышвырнул меня из дому.

Можете считать меня извращенкой, но, услышав об этом, я так хохотала, что слезы потекли. Все-таки мы с отцом так похожи, что даже я не могла отрицать этого сходства, как бы ни хотела.

– Я знал, что тебе понравится рассказ о том, как твоему отцу надрали задницу, – заметил он.

– Прости, я не хотела…

– Но что меня по-настоящему изменило, так это день, когда ты напала на меня с ножом. Спорю, ты сейчас думаешь, что это потому, что у меня была задета печень и начался сепсис. Так вот, ты ошибаешься. Ты заставила меня понять, что я стал таким же, как мой отец. И это была такая правда о себе самом, проглотить которую оказалось особенно трудно.

И он промокнул глаза тыльной стороной ладони.

Мы уже съехали с шоссе, дорога вела нас через живописную сельскую местность, мимо домов девятнадцатого века с их треугольными фронтонами и башенками, точно вылепленными из имбирного теста. Было уже темно, так что различать номера домов и знаки становилось все труднее.