Значит, ты жила

— Да, — вздохнула она. — Да, да!

Она подставила мне свой дряблый рот для поцелуя. И я прикоснулся губами к ее безжизненным губам.

— Мне надо идти, у меня в конце дня назначена встреча по поводу писем…

И она в очередной раз ушла. Ее визиты длились недолго, но сегодняшний, как мне показалось, затянулся.

Глава XIII

Преступление слабака!

Зачем в приступе глупой ревности она бросила мне эту правду в лицо? Преступление слабака!

Я размышлял об этом непрерывно, часами. Этот было настолько очевидно. Я всегда был слабаком. И убил я из слабости, верно, ибо у меня не хватило мужества дать отпор, стать тверже духом… Но хватило сил взглянуть и понять.

Так же было и с моими экзаменами, уже тогда… Если я не знал, я закрывал глаза, а потом со злостью перечеркивал листок. Уничтожить то, что я не мог одолеть! То была защитная реакция труса! Уничтожить все…

Андре в конце концов изменила мне, когда поняла, что я неизлечим. В объятиях другого черпала она силы, чтобы выносить меня…

Когда я выйду из тюрьмы…

Ну что ж, я отправлюсь на кладбище, я встану у ее могилы, словно у края колодца, откуда до меня донесутся потусторонние голоса.

Где ее похоронили? Весь последний период биографии Андре ускользнул от меня. Мне придется отправиться на поиски ее могилы. А отыскав могилу, я постараюсь осознать, что лежащая здесь покойница — моя. Ведь ее смерть — мое творение… Быть может, я превращу свое преступление в акт любви? Силой воли, силой внушения. Эта могила представляла собой мое последнее земное благо!

Я любил Андре сильней, чем когда-то прежде, совершенно новой любовью. Любовью, которую возвысило мое горе.

* * *

И снова Сильви! Опять она!

Меня мутило от ее костюма. И от ее запаха. Она пахла уже не Парижем, а смертью. И странной какой-то смертью, несимпатичной…

В отличие от меня она становилась все более уверенной в себе. Роль Спасителя заставляла ее меняться. Теперь она жила с мыслью о той миссии, которую ей предстоит выполнить; она несла свет!

Психология крестоносца! А в сущности, дело в гормонах. Вместо того, чтобы завести любовника, она жалким образом изображала Жанну Д'Арк.

— Они у меня, Бернар! У меня!

— Покажите!

Она нахмурилась.

— Нет! Вам будет слишком тяжело!

— Что за глупости… Давайте их сюда!

Она упрямо качала головой.

В моей груди пылал костер. Дыхание было жарким, кровь кипела…

— Я хочу прочесть эти письма!

— Зачем, Бернар? В них столько… столько… страсти!

— Неважно!

Я перехватил косой взгляд Сильви и внезапно до меня дошло, что ей хочется, чтобы я их прочел, эти проклятые письма. Она продлевала удовольствие. Она разжигала мое нездоровое желание узнать все.

Не добавив больше ни слова, я вытянулся на постели, закинув руки за голову.

Прошло, наверно, целых две минуты, прежде чем Сильви шевельнулась. Она раскрыла свой портфель, вытащила оттуда два письма и протянула мне. Мгновенье я колебался, а затем быстрым вороватым движением схватил их.

Я их прочел.

Это было не слишком приятно. Письма, написанные бесстыжей сукой! Потрясающие в своей откровенности. Мне таких писем Андре не писала никогда! В них она буквально предавалась любви. Слова, которыми она выражала свою страсть, будоражили кровь. Уж этой любовницей Стефан наверняка дорожил! Время, которое он проводил в ее обществе, было незабываемо!

В одном из писем Андре говорила обо мне. Она писала Стефану о презрении, которое ко мне испытывает, и о том, как от меня устала! Она не питала ко мне ненависти, хуже — она глубоко, всей душой презирала меня.

Эти листки были подобны острому ножу, который я постепенно, толчками вонзал себе в утробу. И, подобно ножу, они перерезали нити, привязывающие меня к жизни, одну за другой. Покончив с этим страшным чтением, я уронил письма на пол. Сильви поспешила их поднять и убрала в портфель.

— Вот видите, вам не следовало их читать, — запинаясь возбужденно проговорила она.

Она дрожала от мерзкого чувства удовлетворения, испытываемого ревнивой самкой.

— Мне прежде всего стыдно, что вы их прочли, Сильви!

— Ох, меня они, напротив, успокаивают, Бернар. Я вижу кого вы убили и…

И что? Она видела, кого я убил! Ей повезло больше, чем мне, ибо лично для меня все становилось менее и менее ясным. Андре, которую я открыл для себя, читая эти безумные письма, так мало походила на ту Андре, которая дожидалась меня дома, подшивая занавески…

— Вы страдаете?

Она спрашивала меня тоном, каким врач обращается к пациенту. Если бы я ответил ей «да», она была бы и огорчена, и довольна одновременно. Разве не хотела она причинить мне немалую боль, давая прочесть письма моей жены? Разве не рассчитывала сломить меня окончательно, ослабить до крайности, чтобы легче справиться со мной?

— Немножко…

— Это ревность?

— Нет, стыд! Я стыжусь этих писем более, чем своего поступка, Сильви! Не правда ли, гнусная реакция уязвленного самолюбия?

— Неважно, я вас понимаю… Вот посмотрите, какое впечатление они произведут на присяжных… Несмотря на то, что из-за долговой расписки вы окажетесь в затруднительном положении, вас почти наверняка оправдают, Бернар…

— Серьезно?

— Да.