Знаем ли мы все о классиках мировой литературы?

Его боготворили современники и критиковали потомки, критика пела «красному графу» дифирамбы и одновременно порицала за «легкомысленность» и «приспособленчество». Противоречивый и, вероятно, до конца так и не понятый, он вошёл в историю как один из ярчайших и талантливых советских писателей.

Его трилогия «Хождение по мукам», по которой недавно снят сериал, неоконченный исторический роман «Пётр Первый», романы «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина», положившие начало советской научной фантастике, любимый многими поколениями детей «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (переработанная сказка Карло Коллоди «Приключения Пиноккио», которую сложно назвать плагиатом, – а такие обвинения в адрес Толстого были, – поскольку она настолько оригинальна, что живёт своей жизнью), написанные ранее «Детство Никиты», «Хромой барин» и др. – ещё при жизни Толстого сделали его классиком советской литературы. За что бы он ни брался, получалось очень хорошо, будь то детская сказка про деревянного человечка «Буратино», один из первых научно-фантастических романов «Аэлита», историческое полотно «Пётр Первый» или военная новеллистика «Русский характер».

Толстой шутил, что революция сменила одно его «гр.» на другое – был граф, стал гражданин… Можно за многое критиковать «красного графа» – сибарита и эпикурейца, который говорил: «Я – простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и всё тут», называть приспособленцем и прочее, но, когда его включили в ноябре 1942 года в Чрезвычайную государственную комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков (Катынское дело о расстреле польских офицеров), Толстого так потрясла открывшаяся глазам трагедия (пусть даже и сфальсифицированная – споры ведутся по сей день), что он на нервной почве тяжело заболел. В дни следствия он повторял: «Я каждый раз умираю с этими людьми».

Часть русской творческой элиты категорически выступала против войны.

В последний час, во тьме, в огне,
Пусть сердце не забудет:
Нет оправдания войне,
И никогда не будет… —

написала Зинаида Гиппиус.

Сергей Александрович Есенин (1895–1825), бывший к началу Первой мировой уже заметной фигурой среди питерских поэтов, воевать категорически не хотел, и изо всех сил старался от фронта откосить.

Он писал: «…я, при всей своей любви к рязанским полям и к своим соотечественникам, всегда резко относился к империалистической войне и к воинствующему патриотизму. Этот патриотизм мне органически совершенно чужд. У меня даже были неприятности из-за того, что я не пишу патриотических стихов на тему «гром победы, раздавайся», но поэт может писать только о том, с чем он органически связан».

В январе 1916 года Сергея Есенина призвали в армию, но благодаря хлопотам друзей он получил назначение в Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 её императорского величества государыни императрицы Александры Фёдоровны.

Там он познакомился с императрицей и царевнами.

Сделаем необходимое отступление, чтобы наиболее полно представить картину тех лет.

Императрица Александра Фёдоровна, одна из руководительниц Российского общества Красного Креста и общин сестёр милосердия, приняла самое активное участие в организации военных лазаретов и госпиталей и всей инфраструктуры… Императрица распределяла пожертвования на нужды войны, приспосабливала под госпитали свои дворцы в Москве и Петрограде. Там же, в дворцовых госпиталях, она вместе с дочерьми организовывала курсы сестёр милосердия и сиделок. К концу года под опекой императрицы и великих княжон было уже 85 военных госпиталей и 10 санитарных поездов.

Понимая, что для руководства и работы в области передовой военной медицины необходимо обладать профессиональными знаниями, она вместе с великими княжнами Татьяной и Ольгой прошла специальные курсы военных хирургических сестёр милосердия. Их учителем стала одна из первых женщин-хирургов в России и в мире, ставшая профессором медицины, Вера Игнатьевна Гедройц…

В личном дневнике Веры Игнатьевны, которую сложно заподозрить в симпатиях к императорской семье, поскольку она принадлежала к древнему и знатному литовскому княжескому роду Гедройц, представители которого активно участвовали в польских волнениях против Российской империи, записала: «Мне часто приходилось ездить вместе и при всех осмотрах отмечать серьёзное, вдумчивое отношение всех Трёх к делу милосердия. Оно было именно глубокое, они не играли в сестёр, как это мне приходилось потом неоднократно видеть у многих светских дам, а именно были ими в лучшем значении этого слова»[2].

Фрейлина императрицы А.А. Вырубова позже вспоминала: «Государыня и великие княжны присутствовали при всех операциях. Стоя за хирургом, Государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренные раны…»

Но вернёмся к непосредственно нашей истории.