Знай мое имя. Правдивая история

Следующим утром я обнаружила на кухонном столе лимонный пирог и записку. В тихие утренние часы, когда я спала, папа собирал на заднем дворе лимоны, варил сахар с яйцами на плите, кончиками пальцев утрамбовывал основу и посыпал все сверху сахарной пудрой. Я принесла пирог на работу, чтобы угостить коллег, села за свой стол, держа в руке желтый кусочек, и открыла интернет.

Стэнфордский пловец отрицает предъявленные ему обвинения в изнасиловании.

Я чуть не подавилась. Ощущение было таким, словно меня со всей силы ударили в грудь. Статья предварялась предостережением, что в ней содержатся наглядные графические изображения. Я быстро закрыла ее и начала просматривать полицейские сводки.

В течение всего вечера и всей ночи ТЁРНЕР флиртовал с несколькими девушками.

В отчете всех, кого он целовал, называли словом девушки, но так как на меня он напал, ко мне это не относилось. Я была обозначена словом жертва.

Он утверждает, что целовал ЖЕРТВУ, пока та лежала на земле. Он снял с ЖЕРТВЫ трусы и проник пальцами в ее влагалище. Он также трогал грудь ЖЕРТВЫ.

Я больше не могла есть свой пирог. Лицо горело, я непроизвольно крепко сжала бедра и ягодицы. Когда Брока арестовывали, полицейские обратили внимание на «выпуклость» у него в «области паха».

ТЁРНЕР не знал ЖЕРТВУ. Он не знал ее имени и был неспособен описать ее. Он заявил, что не узнал бы ее, если увидел бы снова.

В его сознании я осталась без лица и имени. Но в статье утверждалось, что мы якобы «познакомились на вечеринке», будто между нами возникла «взаимная симпатия» и даже состоялась «душевная беседа».

ТЁРНЕР отлично проводил время с ЖЕРТВОЙ. Он заявляет, что казалось, будто она тоже наслаждается его компанией.

Наслаждается. Я уставилась на это слово, значения которого совершенно не понимала. Мне хотелось наброситься на Брока, залезть рукой в его глотку, вытащить пищевод и словно веревкой обмотать вокруг шеи.

ТЁРНЕР заявляет, что почувствовал себя плохо и решил, что уже слишком поздно. Он встал, собираясь уходить, но внезапно его задержали какие-то парни. На вопрос, почему он убегал, ТЁРНЕР ответил, что не уверен, что было именно так.

Слишком поздно — так говорят, откладывая салфетку с колен на тарелку, заваленную крошками, а потом добавляют, что пора идти, ведь утром на работу. Слишком поздно — вовсе не подразумевает, что ты вынимаешь свою скользкую руку из чьего-то влагалища, что ты слезаешь с женщины, когда у тебя полный стояк, отряхиваешься на нее и отваливаешь, убегая рысью и оставляя лежащее на земле тело. Этого должно быть достаточно. Одно это должно было бы заткнуть все щели и предотвратить любые утечки.

Я позвонила (как я думала) своему адвокату.

— Привет! Ты видела это? Он сказал, что я наслаждалась! Как такое вообще возможно? Не могу поверить. Ты сама-то можешь? Что это? — я даже рассмеялась, не в силах поверить в происходящее.

Но адвокат не поддержала моего тона.

— Я знаю, — ответила она, — знаю.

Она вздохнула, как вздыхают, прежде чем сообщить нечто, начинающееся с выражений: «К сожалению…» или «С прискорбием…», и объяснила, что непризнание себя виновным с его стороны было довольно предсказуемой формальностью. Вполне ожидаемым ходом.

— Но послушай, — продолжала я, — я вот сейчас тебе заявляю, что я вовсе не наслаждалась. Я даже не знаю, кто он такой. Он сам даже не знает, как я выгляжу.

У меня не было больше аргументов. Но то, что говорила адвокат, открыло для меня пугающую правду: единственный выход для него — использовать меня. Ощущение было, словно я столкнулась со стаей волков, сорвавшихся с привязи, и кто-то шептал мне на ухо, что к моему карману привязан кусок мяса. У Брока Тёрнера был только один шанс добиться оправдательного договора: доказать, что, по его мнению, сексуальный контакт был совершен по обоюдному согласию. Он заставил бы всех поверить, что я стонала от удовольствия, обвинил бы меня в распутном поведении, только чтобы оправдаться.

Когда мне назначили адвоката, я думала, это адвокат защиты.

— Нет, тебя будет представлять обвинитель из офиса окружного прокурора, — поправила меня Алале. — Защитник — это у Брока.